АБУЛКАСЫМ ФИРДАУСИ

home  

СОДЕРЖАНИЕ

(перевод В. Державина)

ПОДВИГИ ИСФАНДИАРА

Исфандиар убивает Дракона

Вновь привели на пир Исфандиара В цепях железных злобного Гургсара*. Три чаши царь налить ему велел, Когда же Ахриман повеселел, Спросил Гургсара пахлаван вселенной: “Что завтра ждет меня? Скажи, презренный!” Ответил тот: “О милосердный шах, Пусть ненавистник твой падет во прах! Не устрашась волков и львиной пасти, Ты одолел великие напасти. Но завтра ты предайся божьей власти, Надейся на свою звезду и счастье. Тебя беда такая завтра ждет, Что все былые беды превзойдет. Дракон дорогу дальше охраняет, Он вдохом рыб из моря извлекает. Огонь из пасти извергает он. Скале подобен телом тот дракон. И если ты отступишь, благодетель, Позора в том не будет – бог свидетель. Ведь если путь окружный изберешь, Сам будешь цел и воинов спасешь!” А шах: “Кругом ли, прямо ли пойду я, Тебя в оковах всюду поведу я! Увидишь сам – свирепый твой дракон Моей десницей будет истреблен!” Умелых плотников найти велел он, К себе в шатер их привести велел он. Повозку приказал соорудить, На ней мечи и копья утвердить Сундук железный с крышкою добротной К повозке той приколотили плотно Вот двух коней ретивых привели И в тот возок диковинный впрягли. Сел Руинтан* в сундук, для испытанья, Погнал коней, как по стезе ристанья, И, радостный, он повернул назад, Проверивши премудрый свой снаряд Меж тем померкло небо, ночь настала, Вселенная чернее зинджа* стала, В созвездии Овна взошла луна, Вступил завоеватель в стремена, Повел полки… И утро с небосклона Блеснуло, и поникли тьмы знамена. Броню и шлем Исфандиар надел, Блюсти войска Пшутану повелел. Опять играющих могучегривых В повозку запрягли коней ретивых. Сел царь в сундук, тугие взял бразды, Погнал упряжку, не страшась беды.

Колес тяжелых гром дракон услышал, И ржание, и лязг, и звон услышал. Он поднялся, как черная скала. И от него на солнце тень легла. Кровавый взор горел безумьем гнева, Дым вылетал из огненного зева. И это страх, и это ужас был, Когда он, как пещеру, пасть раскрыл Не дрогнул дух могучий Руинтана, Во всем он положился на Йездана. Визжали кони, бились что есть сил. Дракон коней могучих проглотил. Он проглотил коней с повозкой вместе И с сундуком, скрывавшим мужа чести. И тут мечи дракону в пасть впились, И волны черной крови полились. Мечей из пасти изрыгнуть не мог он, Теряя кровь, жестоко изнемог он. И брюхом пал на землю он без сил. Тут воин крышку сундука открыл, Свод черепа дракону сокрушил он, Мечом на волю выход прорубил он. Мозг раскрошил ему Исфандиар. Вставал от крови ядовитый пар, Взор омрачая и тесня дыханье И пал могучий воин без сознанья. Когда Исфандиар упал во прах, Пшутана охватил смертельный страх. Со стоном, обливаяся слезами, Он поспешил к нему с богатырями. Все к месту боя полетели вскачь, В смятенье подымая вопль и плач. На темя шаха розовую воду Струил Пшутан, взывая к небосводу Исфандиар вздохнул, глаза открыв, Сказал: “Не плачьте! Я здоров и жив”. Но, задохнувшись, рухнул, как убитый, От испарений крови ядовитой! Как пьяный, будто предан забытью, Он встал, шатаясь, и сошел к ручью. В потоке с головы до ног омылся И в чистые одежды облачился. Колени пред Йезданом преклонил, Создателя в слезах благодарил. Он молвил: “Разве я убил дракона? Ты мне помог, мой щит и оборона!” И воинство в восторженном пылу Творцу вселенной вознесло хвалу Но горем омрачился дух Гургсара, Узнав, что спас творец Исфандиара.

Исфандиар убивает Симурга

И преклонился пред лицом творца Носитель славный фарра* и венца. В той чаще он шатер велел разбить И скатерть золотую расстелить. И старшему из стражников суровых Сказал: “Веди заложника в оковах!” Угрюмого, с поникшей головой Гургсара царь увидел пред собой. Вина велел открыть источник красный. Три чаши выпил вновь Гургсар злосчастный. Сказал Исфандиар: “Ну, кознодей, Взгляни, что стало с ведьмою твоей! Ты видишь – голова ее чернеет На дереве? А ведь она умеет, – Ты говорил мне, – светлый день затмить, Пустыню может в море превратить. Скажи: какое завтра чудо встречу, С каким врагом готовиться на сечу?” И встал Гургсар, отдав царю поклон, И отвечал: “Эй, ярый в битве слон! Бой предстоит тебе – былых труднее, Врага ты встретишь всех иных грознее. Увидишь гору в тучах и во мгле И чудо-птицу на крутой скале Симург та птица, а земной молвою Наречена “Летающей горою”. Слона увидит – закогтит слона, Акул берет из волн морских она; Возьмет добычу – унесет за тучи, Что ведьма перед птицею могучей?! По воле всемогущего творца, Есть у Симурга сильных два птенца. Когда они распахивают крылья, Тускнеет солнце, мир лежит в бессилье Опомнись, царь! Помысли о добре! И не стремись к Симургу и горе!” А царь: “Своей стрелой копьеподобной Крыло к крылу пришью у птицы злобной! И завтра утром сам увидишь ты, Как я Симурга сброшу с высоты”. Когда блистающее солнце скрылось И ночь над миром темная сгустилась, Исфандиар, раздумием объят, Велел готовить боевой снаряд, Повел войска в безвестные просторы. А на рассвете показались горы С вершиною заоблачной вдали. И солнце обновило лик земли. И царь Пшутану с войском быть велел, А сам опять в сундук железный сел.

В повозке, ощетиненной мечами, Лихими увлекаемый конями, Вздымая тучу пыли, мчался он Туда, где подымался горный склон. Повозка стала под скалою дикой. Единоборства воин ждал великий. Когда Симург повозку увидал, Карнаи, клики войска услыхал, Он к небу взмыл, как туча грозовая, Громадой крыльев солнце закрывая. Как барс на олененка, скажешь ты, Напал он на повозку с высоты. И грудь Симурга те мечи пронзили, И крови бурные ключи забили. Изранил крылья исполин и стих, Лишились мощи когти лап кривых. Над склоном, от крови его багровым, Птенцы взлетели с клекотом громовым. Кружили с криком горестным, темня Огромными крылами солнце дня. Симург о те мечи себя изжалил, Коней, сундук, повозку кровью залил. Встал Руинтан, сидевший в сундуке, Сверкающий булат в его руке. С мечом на птицу дивную напал он, И изрубил ее, и искромсал он. И, отойдя, простерся на земле Пред богом, что помог в добре и зле. Он говорил: “О вечный, правосудный, Ты дал мне мощь и доблесть в битве трудной! Развеял злые чары на ветру, Стезею правды вел меня к добру!” И вот карнаи медные взревели, Войска с Пшутаном к месту подоспели. Широкий склон горы Симург покрыл Громадой мертвой распростертых крыл. Под перьями земли не видно было. А кровь, струясь, долину обагрила... И – весь в крови – предстал войскам своим Могучий воин, цел и невредим. И восхвалили подвиг Руинтана Вожди, князья и всадники Ирана. Когда Гургсар услышал весть о том, Что мертв Симург, изрубленный мечом, Лицо от ненависти побелело, В груди его отчаянье кипело. На отдых стать велел счастливый шах. Всем войском сели пировать в шатрах. Шелками, солнце утреннего краше, Украсились, подать велели чаши.

(перевод С. Липкина)

МАЗДАК

Был некий муж по имени Маздак, Разумен, просвещен, исполнен благ. Настойчивый, красноречивый, властный, Сей муж Кубада поучал всечасно. Он был руководителем царя, Он был казнохранителем царя... От засухи не стало в мире пищи, Высокородный голодал и нищий. На небе тучки не было нигде, Забыл Иран о снеге и дожде. Пришли вельможи во дворец Кубада: Земля суха, а людям хлеба надо. Сказал Маздак: “Вас может царь спасти. К надежде он укажет вам пути” А сам пришел к властителю державы И молвил: “Государь великий, правый! Найду ли я ответ своим словам, Когда один вопрос тебе задам?” Ответствовал Кубад: “Скажи мне слово, Высокой чести послужи ты снова”. Сказал Маздак: “Ужаленный змеей, Несчастный собирался в мир иной, А некто был с противоядьем рядом, Но не помог отравленному ядом. Решай же: какова его вина? Мала, ничтожна снадобья цена!” Ответил так властитель государства: “Убийца – тот, кто пожалел лекарство! Пусть родичи его найдут и с ним Придут на площадь: мы его казним”. Когда Маздак ответ царя услышал, Он к людям, жаждущим спасенья, вышел, Сказал им: “Я беседовал с царем, Осведомлен владыка обо всем, Ко мне придите завтра вы с зарею, – Дорогу к справедливости открою”. Ушли, вернулись на заре назад, В отчаянье сердца, умы кипят. Маздак, вельмож увидев утром рано, В покои поспешил царя Ирана И молвил: “Прозорливый государь, Могучий и счастливый государь! Ответив мне, ты мне явил доверье, Как будто отпер запертые двери. Когда ты мне соизволенье дашь, Скажу я слово, о вожатый наш!” А царь: “Скажи, не ведая смущенья, Царю твои полезны поученья”. Сказал Маздак: “О царь, живи вовек! Допустим, что закован человек. Без хлеба, в тяжких муках смерть он примет, А некто в это время хлеб отнимет. Как наказать того, кто отнял хлеб, Кто не хотел, чтоб страждущий окреп. А между тем, – ответь мне, царь верховный, – Умен, богобоязнен был виновный?” Сказал владыка: “Пусть его казнят: Не убивал, но в смерти виноват”. Маздак, склонившись ниц, коснулся праха, Стремительно покинул шахиншаха. Голодным людям отдал он приказ: “К амбарам отправляйтесь вы тотчас, Да будет каждый наделен пшеницей, А спросят плату, – пусть воздаст сторицей”. Он людям и свое добро вручил, Чтоб каждый житель долю получил.

Голодные, и молодой и старый, Тут ринулись, разграбили амбары Царя царей и городских господ: Ведь должен был насытиться народ! Доносчики при виде преступленья Отправились к царю без промедленья: Амбары, мол, разграблены сполна, Лежит, мол, на Маздаке вся вина. Маздаку повелел Кубад явиться, Спросил: “Зачем разграблена пшеница?” А тот: “Пребудь бессмертным, царь царей, И разум речью насыщай своей. Пересказал я толпам слово в слово То, что услышал от царя земного: Змеей ужален, некто заболел, Другой ему лекарство пожалел. Сказал мне о больном властитель царства, Сказал о том, кто пожалел лекарство: “Когда умрет ужаленный змеей И снадобья не даст ему другой, То вправе человек убить злодея: Не спас больного, снадобьем владея”. Лекарство для голодного – еда, А сытым неизвестна в ней нужда. Поймет владыка, что к добру стремится: Без пользы в закромах лежит пшеница. Повсюду голод, входит смерть в дома, Виной – нетронутые закрома”. Не знал Кубад, как выбраться из мрака, Услышал он добро в словах Маздака. Он вопрошал – и получил ответ, В душе Маздака он увидел свет. С того пути, которым шли пророки, Цари, вожди, мобедов круг высокий, Свернул, Маздаку вняв, отважный шах: Узнал он правды блеск в его речах! К Маздаку люди шли со всей державы, Покинув правый путь, избрав неправый. Простому люду говорил Маздак: “Мы все равны – богатый и бедняк. Излишество и роскошь изгоните, Богач, бедняк – единой ткани нити. Да будет справедливым этот свет, Наложим на богатство мы запрет. Да будет уравнен с богатым нищий, – Получит он жену, добро, жилище. Святую веру в помощь я возьму, Свет, вознесенный мной, развеет тьму. А кто моей не загорится верой, Того господь накажет полной мерой”. Сперва пришли к Маздаку бедняки, И стар и млад – его ученики. Излишки одного давал другому, – И удивлялась знать вождю такому. Его ученье принял шах Кубад, Решив, что счастьем будет мир богат. Велел он: “Пусть жрецов Маздак возглавит”. Не знала рать: “Кто ж ныне царством правит?” Стекались нищие к Маздаку в дом, Кто пищу добывал своим трудом. Повсюду ширилось его ученье, С ним не дерзал никто вступить в сраженье. Богатый роздал все, что он сберег, И нищим подавать уже не мог!

(перевод И. Сельвинского)

САТИРА НА СУЛТАНА МАХМУДА

О падишах Махмуд, всевластный и убогий! Коль совести лишен, так устрашись хоть бога! Ведь ты не первый царь. Великие цари Владели до тебя державой исстари, Войсками посильней, казною побогаче, Необойденные и боевой удачей. Короною своей не чванились они, Не для одних пиров светили им огни. Но царь, который власть преобразил в разбой, Отмечен среди всех презреннейшей судьбой! Властитель мелочный, напыщенный и важный, Дивишься ты тому, что говорю отважно? Секирой палача свободу одолев, Ты пса во мне искал. Но пред тобою – дэв! Ужель ты не слыхал о грозах моей речи? Дрожи? Свободный дух с тобою ищет встречи. Я знаю: шептуны злорадно донесли, Что для меня пророк – отверженный Али*, И ты тогда сказал, что песнь моя пропета, И под ноги слону швырнуть велел поэта. Ну, – что же – сознаюсь: я признаю Али Чистейшим из людей аллаховой земли. Хотя б меня сожгли иль посадили на кол – Не только Мухаммад, но и Али мой факел! Но есть еще цари! Не в кладах золотых Хранят они сердца. Греми, мой гневный стих! И пусть узнает мир, что в царствованье труса В Иране жил поэт – Фирдоуси из Туса. О праведных царях творил Фирдоуси Поэму из поэм на языке фарси. Рифмованных стихов создав сто двадцать тысяч, В них облики веков навек сумел я высечь. Я описал броню, доспехи, епанчи, Кинжалы и щиты, и луки, и мечи, И копья, и пращи, и стрелы, и арканы. Долины, города, равнины, океаны... Я описал коней, я описал ослов, Драконов описал, и царственных слонов, Чудовищ описал, что обитают в безднах; Всех демонов земли, всех ангелов небесных! Врагов я описал, друзей я описал. Я описал царей. Князей я описал. Их слава унеслась. Могила их тиха. Но я их воскресил бессмертием стиха. Властитель! Твой удел – безмолвная гробница. Но я тебе помог в грядущее пробиться. Векам я передал твой властный лик вождя. Разрушатся дворцы от ветра и дождя, А я из строф моих воздвиг такое зданье, Что входит, как земля, в господне мирозданье, И вот, благодаря большой моей судьбе, Грядущие века узнают о тебе. Столетия пройдут над царственною книгой. И всякий, прочитав, сочтет ее великой.

Я создал целый мир вот этою рукой. Кто сеял семена поэзии такой? Иной умел строку огранивать красиво, Остротами другой блистал красноречиво, И хоть на этот блеск пошло немало сил – Того, что сделал я, никто не совершил. Я целых тридцать лет работал неустанно И в песне воссоздал величие Ирана – Вот скромный подвиг мой. Но если царь Махмуд Сумел бы оценить тридцатилетний труд, То, не найдя в стране подобия наградам, На трон бы посадил меня с собою рядом. Я целых тридцать лет под солнцем и во тьме Трудился, точно раб, над книгой “Шах-цаме”. (Благословенно будь отныне это иго!) И вот передо мной лежит она – “Царь-книга”. Я думал, что теперь, царем оценена, По доблести своей прославится она... Позор моим летам! От царского обеда В признание того, что “Шах-наме” – победа, Достойная греметь средь боевых побед, От царского стола мне вынесли... шербет*. Так вот она, цена: один стакан шербета! Как это пережить? Как пересилить это? Так стоит ли, скажи, хоть медного гроша Тот жалкий властелин, та мелкая душа? Нет! Как наемника венцом ни озари – Холопом будет он, хоть выскочил в цари. Торговца амброю задев полой халата, Приносим мы домой дыханье аромата, Но если с угольщиком время проведешь – Одну лишь черноту на платье принесешь. Итак, не возлагай на низменных надежды, Чтоб дух не очернить, как очернил одежды. Будь этот царь Махмуд воистину велик, Не отвратил бы он от гения свой лик. Услышав от меня старинное сказанье, Где пиршествует глаз, и слух, и осязанье, До облака бы он вознес мои труды! Не пил бы горечь я из сахарной воды, И в восемьдесят лет на почве изобильной Не чах Фирдоуси, голодный и бессильный. Великие стихи слагал я для того, Чтоб родины своей прославить торжество, Чтоб царь и весь народ шли по путям высоким, Чтобы владыка вдаль глядел орлиным оком, Чтоб высшая была ему доступна страсть, Чтоб вечно помнил он, что благу служит власть! Но если позабыл... И слушать не желает... Тогда пускай в огне душа его пылает: Обидчика поэт сатирой пригвоздит – И будет жить она, покуда мир стоит.

home  

СОДЕРЖАНИЕ

© 2000-2001 Jamshed Dodkhoyev
You may use any part presented herein for non-commercial purposes only, on the condition of giving full credit to the author and to this home page, including a hyperlink, if you wish to use these material over the Internet.