Иосиф бежал по утренней Москве.
Мартовское солнце встало и не по-весеннему ярко освещало столицу советской империи. Серебристые дери-жабли с портретами членов Политбюро висели в безоблачном небе. По оттаявшим улицам спешили машины и пешеходы. Капель струилась с переливающихся на солнце сосулек. Сизые, словно облитые воском голуби ворковали на теплой жести крыш, взъерошенные воробьи неряшливо чирикали в грязи дворов. Лязгали и звонили трамваи. Зазывно кричали уличные торговцы.
Обогнув громаду Дворца Советов с восьмидесятиметровым Лениным, Иосиф выбежал на Фрунзенскую набережную и, оперевшись о гранитный парапет, перевел дыхание.
Внизу не спешно текла Москва-река, неся редкие льдины и мусор. Солнце играло в серо-зеленой воде.
Иосиф сплюнул в воду.
Он до сих пор не верил в происшедшее с ним, убеждая себя, что все это было тягостным сном и что он во сне проглотил наследие великой ААА. Но тяжесть в животе и необычный кисло-гниловатый привкус во рту сурово возвращали его к реальности.
- Ночной кораблик... - пробормотал он, щурясь на воду, и снова сплюнул.
Близко от него проехал грузовик, обдал водой из лужи. Иосиф рассеянно посмотрел на мокрые брюки, громко шмыгнул носом и бесцельно пошел по набережной.
Напряжение в животе росло, будоража воображение и память. Иосиф видел себя в Петербурге, на фотофабрике отца. Бодро блестящий лысиной отец показывает ему новый проявочный цех, тыча своей белой тростью с золотым наконечником в ванны с реактивами, вороша клубки пленок, постукивая по новым, пахнущим лаком столам, по желто-коричневой плитке пола, по только что вставленным оконным рамам.
- Все тебе останется, зуслик! Азохен вэй! Камни, дубины, обрывки новостей, перетертый с чесноком и солью Абрам, запах священных солдатов, сушеная кровь, - все! все! - громко смеется отец, обнимая Иосифа и подводя его к идеально белой двери с пластмассовой эмблемой в виде свиного окорока.
- Что здесь, папа? - спрашивает Иосиф, трогая толстое, до слез родное ухо отца.
- Персонал по мясной проявке, - отец поворачивает серебряный ключ в замке двери. - Эти сволочи хотели расстрелять 618 миллионов человек, а фонды обеспечили только на 26 %! Вэйзмир' Понимаешь, зуслик?
- Понимаю, - понимает Иосиф, вваливаясь в тесную, чудовищно смердящую комнату
Она заставлена узкими железными ящиками. В них сидят и заживо гниют рабочие отцовской фабрики.
- Покажи женщину, папа! - трепеща, шепчет Иосиф в родное, пахнущее одеколоном "Цитадель", ухо.
- На Мойке, всех на Мойке, всех, всех до одной на Мойке. на Мойке, зуслик, шоб я исдох, на Мойке, на Мойке все, все, все! ~ яростно шипит отец, открывая ящик № 153.
В нем стоит шестнадцатилетняя еврейская девушка невероятной, ослепительной красоты. От ее божественного тела исходит чудовищная вонь. Отец касается концом трости ее пупка, и девушка, как заведенная кукла, открывает рот и механически повторяет одну фразу:
- Ферфолан дёр ганце постройке...ферфолан дёр ганце постройке...
- Это тебе не гоем шикса, - шепчет отец Иосифу и концом трости теребит соски на небольшой груди девушки. - Тягай ее у шлафенциммер, зуслик, с ней пойдет не потский разговор, шоб я стал шикер и ганеф!
Иосиф, цепенея от ужаса, отдается девушке на кровати родителей.
- Йося, ты вже торопишься, - улыбается полная белолицая мать, кладя ему на лоб смоченный водкой носовой платок - Так киндермахен делают только неумные люди.
- Мама, ну я не знаю что, ну оставьте его в покое! - истерично кричит сестра, поднося к своим глазам два медных шара от кровати и отражаясь в них.
- Ферфолан дёр ганце постройке... -~ повторяет девушка, насилуя Иосифа.
Стальные руки ее, сжимаясь, ломают ему ребра.
- Ты давно у меня не снимался, зуслик, - грустно улыбается отец.
- Будить динозавра... - пробормотал Иосиф и пнул кусок льда.
Лед отлетел на проезжую часть набережной. Иосиф побежал.
- Будить динозавра...будить динозавра... - бормотал он, шмыгая носом.
Ему захотелось помочиться. Он остановился, расстегнул пальто и брюки и с наслаждением пустил теплую струю мочи на тротуар.
- И как же тебе не совестно? - сросила прошедшая мимо старушка.
- Все немного волхвы... ~ Иосиф до слез в глазах смотрел на свою исходящую паром мочу
Школьник с большим ранцем кинул ему в спину снежок.
Иосиф побежал дальше, не застегнувшись. Его тупоносые ботинки шлепали по лужам. Люди, дома и улицы мелькали в его выпученных глазах,
Он остановился только наверху Воробьевых гор. За его спиной возвышалась громада МГУ, а перед ним простиралась Москва.
- Пила свое вино... - задыхаясь, пробормотал он и прижал пылающую щеку к гранитному парапету смотровой площадки.
Гранит медленно дышал, как каменный слон. Иосифу захотелось стать гранитным деревом и скрежетать тяжелыми словами. Пронизанный солнцем воздух пах медными шарами от кровати. Земля была плоской и соленой от человеческой мочи.
- Готовя дно... - прошептал Иосиф в гранит и вдруг почувствовал, как черное яйцо лопнуло в его желудке.
Он поднял голову и посмотрел на Москву. Она сложилась, как карточный домик. Тысячи обжигающих рук впились в тело Иосифа и потянули его во все стороны. Резиновым одеялом он растягивался над Россией. В голове его пела божественная пустота.
- О це цоца первоцоца! - тает отец.
- Йося, ты вже выпил свое молоко? - распадается на молекулы мать.
Ненавистный звон маленького позолоченного будильника, медный бой напольных часов в гостиной, и сразу - далекий, тяжко-ниспадающий перезвон Спасской башни:
- Веста Иосифовна, восемь часов.
Веста открыла глаза. Стройная, тонко пахнущая Кёльнской водой, гувернантка в зеленом платье и белой перелине склонилась над ней, осторожно откинула одеяло.
- Уааааау! - потянулась Веста, переворачиваясь на спину. - Васька встал?
- Уже кофе пьет, - мягкие руки гувернантки помогли ей сесть, сняли с полусонного теплого тела тончайшей выделки ночную рубашку, возникли с розовым, предварительно подогретым махровым халатом.
Голая Веста встала, подставила руки под теплые рукава, зевнула и наступила босой ногой на толстую книгу, которую читала до двух ночи - De Sade "La Nouvelle Justine ou les Malheurs de la Vertu".
- Скучно, - пнула Веста книгу и протянула ногу опустившейся на колено гувернантке.
Узкие спортивные тапочки приятно стянули ступни. Не запахивая халата, Веста прошла в просторную ванную комнату, глянула в большое зеркало, провела пальцем по черным бровям, тронула язык и мазнула по зеркалу.
Гувернантка вошла, положила на унитаз подогретый круг.
Веста откинула полу халата, села на унитаз. Гувернантка встала рядом:
- Про что сегодня, Веста Иосифовна?
- Давай... - зевнула Веста, - про угольную кучу. Струя ее мочи зажурчала в стояке унитаза.
- Ну, дом у нас был четырехэтажный, а во дворе во внутреннем такая была большая угольная куча. Мне она казалась вообще горой какой-то. Выйду, бывало с нянькой, посмотрю на нее - страшно как-то...
- Почему? - Веста гладила и рассматривала свои смуглые колени
- Большая потому что, черная. И шлаком перегорелым пахнет. Кисловатый такой запах. Вот. Ну, и жил у нас на втором этаже паренек, года на четыре меня постарше. Ви-тюша. Толстенький такой, аккуратный. Отец у него в акционерном обществе "Россия" служил. И однажды зимой, уже темнеть начало, мы с этим Витюшей из школы вместе возвращались.
- Сколько тебе лет было?
- Лет восемь. А ему - двенадцать. И он мне говорит - пошли во двор, я тебе Эверест покажу. Зашли. Он меня за кучу завел и показывает - вот Эверест. А куча и впрямь, как гора, снегом покрыта. А он тут меня в грудь - толк! Я на кучу упала, а он - на меня. Залез мне под шубку рукой, рейтузы оттянул, схватил за письку..
- А ты? - слабо закряхтела Веста, вцепившись пальцами в колен и.
- А я лежу под ним, не знаю, что делать. А он письку мне тискает. Тискал, тискал, потом встал и говорит - никому не рассказывай, а то в письке вши заведутся.
- А ты? - выпустила газы Веста.
- А я заплакала да и домой пошла. А через год его папаша елку устроил, ну и...
- Молчи... - напряженно выдохнула Веста, и ее кал стал падать в воду.
Горничная смолкла, отмотала от рулона туалетной бумаги недлинную полосу, сложила пополам. Веста снова выпустила газы. Легкий запах кала пошел от нее. Она выдавила из себя последнюю порцию и со вздохом облегчения встала. Горничная сноровисто подтерла ей оттопыренный упругий зад, кинула бумагу в унитаз, закрыла крышку, потянула никелированную ручку Забурлила вода, Веста присела на биде. Горничная подмыла ее, затем помогла почистить зубы, расчесала и заплела косу. Душ Веста утром никогда не принимала. Одевшись в коричневое школьное платье, с комсомольским значком на черном переднике,
она вошла в столовую. Василий сидел за овальным столом, в синей школьной форме с желтыми латунными пуговицами, пил кофе и читал брошюру Рено де Жувенеля "Тито - главарь предателей".
- Salut, Vassili, - Веста села напротив, взяла из вазы очишенный апельсин. - Toujours en forme, hein?
- Здорово, - не отрываясь от книги, пробормотал Василий.
- Чего читаем?
- Хуйню, - он допил кофе и сделал знак слуге. - Политпросвет сегодня.
Слуга наполнил его синюю чашку из синего кофейника, влил сливок и серебряными щипчиками положил кусок сахара.
- Ты мне на ночь тоже говно порядочное подсунул, - Веста впилась зубами в прохладную мякоть, всосала губами сок.
- Чего? - хмуро глянул он на нее. - Не понравилось?
- Скука смертная. Я думала - про любовь. А там жгут и режут, жгут и режут.
- Читай тогда "Анжелику", - он привстал, в три глотка выпил кофе и, похлопывая себя брошюрой по ляжке, вышел из столовой.
- Подожди, вместе поедем, - предложила она,
- Я дежурный! - крикнул он, проходя гостиную.
- Ну и дурак, - бросив недоеденный апельсин, Веста стукнула золотой ложечкой по вареному яйцу в керамической подставке.
Позавтракав, онадошладо прихожей, жуя chewing gum, протянула руки назад Горничная надела на нее коротенькую шубку из голубого песца, подала черный портфель. Сисул выпустил ее в первую прихожую, генерал Власик - на лестницу. Там ждали двое в штатском из внешней охраны. Не обратив на них внимания, Веста села на полированное перило и съехала вниз.
На воздухе было солнечно и хорошо.
Один охранник распахнул заднюю дверцу бронированного черного ЗИМа, другой сел за руль. Веста не спеша заняла место сзади, бросила рядом на сиденье портфель:
-01ё!
Машина тронулась, выехала через Спасские ворота, повернула налево. Сменный караул печатал шаг к мавзолею Ленина, Голуби поднялись с Красной площади.
- Погоди, погоди... - замерла с открытым ртом Веста. Сидящий возле шофера охранник обернулся к ней
- Погоди, -- она выплюнула chewing gum. Машина притормозила,
- Ты кто? - напряженно спросила Веста охранника.
- Петренко, Веста Иосифовна, - ответил тот.
- А зовут как?
- Николай.
- А..-где же Иван?
- Хоботов? Он на больничном, Веста Иосифовна. Ангина у него.
Она внимательно посмотрела на Николая, потом за окно:
- А это что такое?
- Это музей Революции.
- И...что?
- Не понял. Веста Иосифовна
Она подозрительно смотрела на музей:
- Ну. там...разное, да?
- Там...экспозиция, - непонимающе пожал плечами Николай.
Шофер украдкой поглядывал на Весту в зеркальце.
-- Знаешь...ты ..это. . - пробормотала она, уставившись в одну точку.
Охранник ждал, обернувшись. Веста молчала.
- Выпусти, выпусти меня! - вдруг воскликнула она. Охранник выскочил из машины, открыл дверцу. Веста вышла, осмотрелась, взяла его за руку:
- Пошли.
Он молча последовал за ней. Она вошла в только что открывшийся музей Революции, стала подниматься по лестнице.
- Ваши билеты, молодые люди, ~ поднялась со стула худая женшина.
Николай показал ей удостоверение, она села на место. Держа Николая за руку, Веста бесцельно вела его за собой по лестнице, бормоча что-то. Так они поднялись на самый верхний этаж, лестница кончилась.
- А это что? - хмуро посмотрела Веста на распахнутые двери последнего зала.
- Это зал подарков товарищу Сталину, - ответил Николай.
- От кого^ - угрюмо буркнула она.
- От... - замялся Николай, - всех, кто любит вождя. Выпустив руку охранника, Веста недоверчиво вошла в зал. Николай последовал за ней.
-- Неужели вы здесь не были? - осмелев, спросил он.
- Я? - она шла, словно в забытьи. - Нет...была...
В большом, хорошо освещенном зале стояли десятки самых различных изделий, когда-либо подаренных вождю правителями государств, монархами, миллиардерами, художниками, военначальниками, любовниками и любовницами, аристократами и пограничниками, дипломатами и актерами, колхозами и экипажами кораблей, рабочими коллективами и простыми гражданами
В центре зала на массивной плите из сине-черного Лабрадора возвышалась фигура Сталина, вырубленная уральскими камнетесами из глыбы розоватого, с золотистыми прожилками родонита. Вождь попирал ногой книгу Троцкого "Перманентная революция", а сам откидывал голову назад, собираясь победоносно расхохотаться над беспомощным мудрствованием козлобородого Иудушки. ЯСА-УХ ПАШО' - было высечено на плите.
Рядом сверкал изумительный бриллиантовый шприц - подарок Фаберже Чуть поодаль возвышалась многопудовая книга Сталина "Свобода внутренняя и внешняя", сделанная кубанскими животноводами из кож 69-ти племенных быков и написанная кровью комсомольцев. Под стеклом лежало кружевное мужское нижнее белье, вышитое графиней Шереметьевой. Панно из моржовой кости, подаренное вождю якутами, изображало горячее соитие вождя с балериной Павловой. Другое панно - янтарное - называлось "Ленин и Сталин варят маковую солому в Разливе" и было подарком от рижских ювелиров НЕТ ПОЩАДЫ ВРЕДИТЕЛЯМ! - теснились крепкие буквы на рукояти белого топора, спрессованного колумбийскими коммунистами, из чистейшего кокаина. Великий Мао преподнес вождю вырезанную из рисового зерна диораму "Казнь Бухарина на Красной площади в Москве". Миллиардер Рокфеллер подарил отлитую из золота шинель, в которой Отец Всех Народов защищал Москву от озверелых орд Гитлера. Алексей Стаханов - свой отбойный молоток. Долоресс Ибаррури - свою левую грудь. Вредитель Ягода - свое сердце.
- Погоди... - Веста подошла к родонитовому отцу и рассеянно положила руку на его холодный сапог. - А где...это...
- Что, Веста Иосифовна? - приблизился Николай.
- Ну.. - она сделала неопределенный жест рукой, - этот...такой, .большой.
- Большой? - переспросил Николай.
- Малиновый, малиновый, - сморщила лоб она, ища что-то глазами. ~ Ну-ка, ты...снимай, снимай...
- Что? - не понимал Николай.
- Снимай' Ну, снимай же! - она дернула его за брюки. Николай помедлил, но, встретившись с ее угрожающим
взглядом, расстегнул свои серые, хорошо отутюженные
брюки.
- И трусы тоже, дурак! - прикрикнула на него она. Николай повиновался. Она присела и внимательно посмотрела на его гениталии. По красивому юному лицу ее
пробежала тень разочарования.
- Нет, - встала она, - это не малиновый. Итальянские замшевые туфли ее обиженно прошли по густо налакированному паркету зала и зацокали по мраморной лестнице.
- Sale pute! - всхлипнула она и вдруг разрыдалась на бегу совсем по-девичьи, громко и беспомощно. - Saleee puteee! Merde! Meeeerde'
Николай подхватил упавшие брюки и кинулся догонять ее.
Хрущев раскрыл чемоданчик, посмотрел на голубое сало:
- Почему же ты молчал весь вечер?
- Вернее - всю ночь, - улыбнулся Сталин, подходя к нему сзади и обнимая его. - Если бы я сразу показал тебе, ты уже не захотел бы меня. Ты захотел бы голубого сала.
Хрущев закрыл лицо руками, открыл и снова закрыл:
- В такие мгновенья я понимаю, что наш мир - это сон.
- Я это понимаю каждую минуту С раннего детства. Сталин поцеловал его горб, отошел и стал раскуривать сигару. На нем был черный китайский халат Хрущева.
Голый Хрущев сел на край кровати, сложил пальцы замком и озабоченно посмотрел на них:
- Мы потеряли время. Тебе надо было сразу ехать ко мне.
- С глыбой льда? Чтобы Берия обо всем догадался?
- Я уверен, он и так все знает.
- Mon cher, не стоит льстить Берии. Он не ясновидящий. Я все разыграл, как по нотам.
- Мы потеряли, потеряли время...verflucht noch mal! - Хрущев шлепнул себя по мускулистым коленям, вскочил и заходил по спальной.
Его длинные руки вцепились в волосатые бедра, горб угрожающе выступал из согнутой спины.
- Du calrne, mon ami, - Сталин выпустил дым в раскрытый чемоданчик. - Время работает на нас.
- Они не дадут нам выехать! Обложат, как медведей в Архангельском...Берия уже снюхался с Жуковым. У них вся советская армия, плюс Лубянка! Этот petit con Жуков...Проблядь полковая! И эту гниду я спасал в 37-ом от Ежова! Они готовы на все, как ты не понимаешь?!
~ Прошу тебя, возьми себя в руки... - Сталин любовался поголубевшим сигарным дымом, клубящимся в раскрытом чемоданчике.
- Почему ты не придумал ничего?! Почему не связался со мной из театра?! Надо было арестовать их всех в театре, всех, всех сразу! Мои ниндзя и черкесы сделали бы это за три минуты!
- В этом не было необходимости.
~ У них сейчас, пока ты здесь, вся армия! Ты не понимаешь этого?! Вся армия, вся Россия, все МГБ в руках Берии и Жукова!
- А у нас в руках вся вселенная, - повернулся к нему Сталин. - Вся вселенная поместится в этом чемоданчике.
- Ты не успеешь им воспользоваться!
- Успокойся, они ничего не знали и не знают. Я ведаю, что говорю.
- Schweine... verdammte.. Schweine!!! - закричал Хрущев сильным голосом.
Сталин подошел к нему, обнял:
- Mon ami, умоляю тебя. Все будет хорошо.
- Не верю...не могу поверить, что эта гнида Берия...
- Все будет хорошо, - Сталин посмотрел в налившиеся кровью глаза графа. ~ Это говорит тебе Сталин. Ты веришь Сталину?
Хрущев ответил угрюмым и недоверчивым взглядом.
- Ты веришь Сталину? - снова спросил вождь.
- Верю... - нехотя пробормотал Хрущев, отводя глаза. Сталин взял его за острый подбородок, повернул лицо к себе:
- Ты веришь мне?
Хрущев долго смотрел в немигающие глаза цвета крепко заваренного индийского чая, затем обмяк, взял руку Сталина и поцеловал:
- Верю, Иосиф.
- Воп. Тогда собирайся.
Сталин подошел к телефону, снял трубку:
- Кремль. Квартиру Сталина. К телефону подошел Сисул:
-Алэ?
- Сисул, где наши?
- Зыдыраствуете, хозяин. Дэти в школа, Надэжда спит дома.
- Пошли за детьми срочно.
- Здэлать, хозяин.
- Надю разбуди, скажи ей: "Баран".
- Как - баран, хозяин? Какой баран?
- Просто -- баран. Она знает какой. И пусть к двенадцати все будут готовы.
- Здэлать, хозяин.
Сталин положил трубку, подошел к своей, лежащей на кровати, одежде, скинул халат и стал быстро одеваться.
- Какой изумительный цвет... - Хрущев склонился над чемоданчиком. - Цвет четвертого начала термодинамики...
- Ты не романтик. Это цвет другого.
- Для меня другое - это новое.
- Новое - это новое. А другое, топ спег, это - другое. Сталин застегнул сорочку, сел, стал натягивать длинные черно-красные носки.
- 16лет... - Хрущев подошел к погасшему камину, зябко обнял себя за плечи.
- Шла эта посылка?
- Да. Почта времени, наверно, самая долгая И самая дорошя...
- Помнишь, как мы с тобой читали их кожаную книгу?
- У тебя на "ближней"? В бане? В ванной комнате?
- Ты предлагал накрыться одеялом и читать при свете фонарика. Великий конспиратор!
- Я тогда задушил охранника...
- Который вошел не вовремя? - Сталин встал, натягивая узкие брюки.
- Как сейчас помню его молодой кадык... - Хрущев устало провел рукой по лицу. - Знаешь...скажу тебе честно. Я никогда не верил, что это все - правда. Я думал, это какая-то громадная фальшивка...ловушка. Но логики ее не мог понять. И кому это выгодно - тоже не понимал. Немцам? Американцам? Японцам?
- А я верил с самого начала. Как только увидел этого рогатого мальчика, - Сталин надел жилет, подошел к туалетному столику с овальным зеркалом, взял свое ожерелье с изумрудом и стал надевать себе на шею.
- Позволь, ангел мой... - Хрущев подошел к нему, застегнул ожерелье и аккуратно расправил вокруг воротника сорочки.
Лица двух друзей отразились в сорока двух гранях изумруда.
- Tu ne peut pas t'imaginer combien tu m'est cher, mon ami, - проговорил Сталин, глядя в зеркало.
- Un ermite comme moi aime a entendre de telles choses, - Хрущев медленно поцеловал белое шелковое плечо вождя.
За время пребывания у власти Сталин только дважды пользовался своим секретным аэродромом: 22 июня 1941 года, когда вылетал в Пекин для заключения военного альянса против Германии, и 6 января 1946 года, сразу после совместного советско-германского атомного удара по Англии. В то морозное январское утро Сталин пролетел над испепеленным Лондоном, чтобы лично убедиться в наступлении атомной эры, так как до последнего не верил в мощь нового оружия.
В подземном аэродроме "Раменки", расположенном неподалеку от Воробьевых гор, в любое время суток стояли наготове два самолета вождя - основной и запасной. Охрана, технические службы аэродрома и экипаж подчинялись лично Сталину.
В 13.20 на унылом пустыре в районе Мичуринского проспекта земля с полусгнившими бараками и хилыми деревцами разошлась, четырехмоторный ИЛ-18 вылетел из громадного бетонного зева и взял курс на запад, следуя секретному плану "Баран".
В самолете помимо экипажа, Сталина и Хрущева находились: Надежда Аллилуева, Веста, Василий и Яков Сталины, Сисул, Аджуба и четверо ниндзя из охраны Хрущева.
Главный салон, обтянутый кремовой лайкой и отделанный карельской березой, был просторным и уютным. Солнце ярко светило слева в иллюминаторы, дробилось в хрустальных графинах с напитками, сияло на шарах и позолоченных лунках бильярда, в украшениях женщин, ра-дужно-торжественно сверкало в гранатово-бриллиантовом аграфе, украшающем темно-синий бархатный берет Хрущева, и в рубиновом набалдашнике платиновой трости Сталина.
Под монотонное гудение моторов Василий и Яков быстро задремали. Хрущев пил виски "Chivas Regal", поглядывая в иллюминатор. Сталин курил неизменную "Гавану". Надежда читала журнал "Новый мир". Веста вязала шерстяную "трубу" для левретки, спящей у нее на коленях.
- Пределы...пределы... - пробормотал граф, откидываясь на спинку кресла и трогая пальцем лед в стакане с виски. - Слишком большая страна у нас, Иосиф.
- Это достоинство, а не недостаток, - Сталин пускал дым в полукруглый потолок.
- Вот уж не знаю...- вздохнул граф. - "От мысли до мысли тыщу верст скакать". Вяземский был прав.
- В его времена не было авиации. И атомного оружия, - Сталин нажал кнопку в подлокотнике кресла.
Бесшумно вошел Сисул. Сталин показал ему тростью на графин с абрикосовым ликером, и узкая рюмка с густой яркой жидкостью оказалась в левой руке вождя.
- Переизбыток пространства порождает проблемы, - зевнул Хрущев.
~ Проблемы порождаются не пространством, а людьми. Ими же и разрешаются, - отпил из рюмки Сталин.
- И это разрешение затягивается на десятилетия,
- При слабой власти, mon cher.
- Странно... - вздохнула Надежда, прерывая чтение.
- Что, радость моя? - спросил Сталин.
- Какие-то странные вещи печатают нынче наши литературные журналы.
-Ты находишь?
- Вот, например, новая пьеса Симонова. Очень странная. Я бы не пошла на такую.
- Ну...театр не должен стоять на месте. Это живой жанр, ~ заметил Сталин. - Я, например, не понимаю Ионеско. Но его любят миллионы. С этим надо считаться. Симонов тоже очень популярен.
- Наверно я сильно поглупела за последние годы. Для меня лучше Чехова в театре нет ничего.
- Ты у нас, мамочка, умнее всех, - не отрываясь от вязания, сказала Веста.
- Сомневаюсь... -- с улыбкой вздохнула Надежда. - Жена вождя не понимает современной драматургии. Quelle horreur...
- А что за пьеса? - повернул к ней свое тяжелое носатое лицо Хрущев.
- Называется "Стакан русской крови". Хотите, я вам почитаю?
- Большая? - смотрел на ее красивые руки Хрущев.
- В четырех действиях.
- That's too much... - поморщился Хрущев.
- Граф, не бойтесь, все я не смогу прочесть, - усмехнулась Надежда.
- Радость моя, прочти нам первое действие, - задумчиво попросил Сталин.
- Только с выражением, мамочка. Как Тарасова.
- С выражением я не умею, Веста. Итак... Она полистала страницы "Нового мира" и начала читать своим приятным, живым голосом: