Поспели вишни в саду у дяди Вани,
У дяди Вани поспели вишни!
А дядя Ваня с тетей Груней нынче
в бане,
А мы с тобою погулять как -
будто вышли...
Разгоряченные танцем, посетители
входили в азарт и начинали делать заказы: «Журавли», «Алешкина любовь»,
«Клен ты мой опавший...» или
что-нибудь «за Одессу». Музыканты такие заказы называют «фантомом», или
«карасем». К закрытию ресторана
«карась» становился все дороже и дороже - 5, 10, 25 рублей. Но все были
довольны
- оркестр имел побочный заработок,
который порой значительно превышал оклад музыканта, официанты под шумок
получали от клиентов хорошие чаевые,
ресторан перевыполнял план по «водка-цыплятам», а посетители получали
удовольствие.
Случались и курьезы. Однажды подвыпивший
гость с Кавказа подошел к эстраде и, держа в руке
пятидесятирублевую купюру, попросил
исполнить его любимую песню «Про котят». Музыканты, пытаясь выполнить
просьбу, стали вспоминать все, что
они знали на «кошачью тему»: «Жил да был черный кот за углом...» - нэт!
«У
кошки четыре ноги...» - нэт!
«Я - пушистый маленький котенок...» - опять нэт! Все перебрали, а клиент
не доволен -
все «нэт» и «нэт»! Кавказец
долго рылся в карманах и наконец отыскал клочок бумаги, где была написана
первая
строчка его любимой песни -
«Катят ли русские войны...».
Вообще-то у всякого ресторанного
оркестра есть большая амбарная книга, как ее называют, «талмуд», или
«гроссбух». В этом «гроссбухе»
записаны слова и гармонии множества различных песен - от старинного романса
до
модного шля тера. Все ведь в
голове не удержишь, а клиент протягивает деньги и просит неотлагательно
исполнить
какие-нибудь «Бирюзовые колечки».
В этом случае музыкант открывает потрепанный и разбухший от времени
«гроссбух»- песенник и «шпарит»
по написанному.
В «Парусе», как и во многих
других ресторанах, в те годы играли очень хорошие музыканты, прошедшие
большую
школу выступлений на эстраде.
Причиной тому послужило пресловутое «Постановление Министерства культуры
об
ограничении концертной и гастрольной
деятельности». Тарифицированный музыкант со ставкой 7-8 рублей за
выступление уезжал в составе
филармонического коллектива в длительную гастрольную поездку - на месяц,
полтора, а то и на два. За это время коллектив в какой-нибудь далекой области
«делал» сто и более концертов.
Соответственно, артисты привозили
из таких «чесав» приличные деньги, а это, в свою очередь, очень не нравилось
начальству из министерства,
которое, сидя в своих кабинетах, шуршало бумажками и получало в два раза
меньше.
Куда это годится, если подчиненный
зарабатывает больше начальника? Это неважно, что в кабинете тепло и чай
с
лимоном, а в гастролях - автобус
«фурцевский холодильник» и консервы «гастрит в томате», важнее соблюсти
святой закон субординации! Вот
и постановили - артист имеет право на 20 концертов в месяц, и не более.
Это
нововведение больно ударило
по карману музыкантов, и они стали искать себе места в ресторанах. Шуфутинский
устроился в Магадане, Токарев
- в Мурманске, а Резанов и его товарищи из «Джаз - оркестра Иосифа Вайнштейна»
- в Ленинграде,
в «Парусе».
В состав музыкального коллектива
ресторана «Парус» тогда вошли: ударные - Анатолий Архангельский; рояль
-
Евгений Драпкин; бас-гитара
- Вячеслав Маслов; скрипка - Евгений Федоров; гитара - Николай Резанов,
он же
художественный руководитель.
Им и суждено было впоследствии стать «Братьями Жемчужными».
Жизнь профессионального музыканта
у Николая Резанова началась в 1968 году, когда руководитель
ленконцертовского «Традиционал-джазбэнда»
Роман Моргулям помог Резанову пройти худсовет и взял его в свой
коллектив. В следующем году
Резанов переходит в другой - более солидный коллектив: «Джаз-оркестр Иосифа
Вайнштейна». Осваивает экзотический
инструмент - банджо. Здесь ему и дали музыкальную кличку Мишель
Жемчужный, поскольку в шутку
музыканты называли друг друга на цыганский манер - Алмазный, Бриллиантовый.
Хрустальный и т. д.
В 1970 году Резанов оседает
в Читинской филармонии, где в составе ВИА «Добры молодцы» выступает с Юрием
Антоновым. Руководителем ансамбля
был не кто иной, как Сева Левенштейн - он же Сева Новгородцев (начальство
посоветовало Севе взять сценический
псевдоним - руководитель коллектива не должен носить такую яркую
еврейскую фамилию!).
В составе «Добрых молодцев»
Резанов объездил страну вдоль и поперек, пока не вышло это циничное
«Постановление об ограничении...».
Тогда, как уже говорили, он и ушел работать в ресторан «Парус».
Маклаков часто захаживал в «Парус»,
так как жил рядом, на Большом проспекте. Там они и познакомились с
Рязановым. И однажды Маклаков
предложил музыкантам записать концерт блатных песен на магнитофон. Те не
дали себя долго
упрашивать, согласились сразу. 14 ноября 1974 года, во вторник (по этим
дням у всех ресторанных
музыкантов страны - выходной),
привезли аппаратуру и инструменты к Маклакову на квартиру (перли на шестой
этаж!), настроились и записались.
Когда прослушали пленку, даже удивились - а ничего получилось! Хотя, конечно,
надо еще работать и работать,
особенно звукооператору. Тут и пришла в голову идея назваться коллективу
«Братьями Жемчужными», как дань
уважения к своему руководителю Николаю Резанову. И тут же вторая идея -
выпить за новорожденный коллектив
и, как водится, «за успех нашего безнадежного дела».
Начало было положено. Вскоре
записали второй и третий концерты, а Маклаков уже вынашивал планы сделать
совместную запись Аркадия Северного
и «Братьев Жемчужных».
Но и Фукс не сидел сложа руки.
В этом же году он предпринимает попытку записать Аркадия Северного с оркестром.
Певцу аккомпанировал скромный
состав музыкантов - аккордеон, фортепьяно и бас-гитара. Репертуар был
прежним, что и в гитарных концертах:
«Гоп - со смыком», «Шарабан», «Цыпленок жареный». Но было много и
«свежих» песен: «Увяли розы»,
«По тундре», «В осенний день», «Жора, подержи мой макинтош...» и другие.
Всего
записали 18 песен. Качество
было сносное, и запись дошла до наших дней под условным названием «Первый
одесский
концерт». Это был первый концерт
Аркадия Северного в сопровождении музыкального коллектива.
А в январе 1975 года коллекционер
Владимир Ефимов, в то время выступавший на эстраде как артист оригинального
жанра, устраивает на квартире Владимира
Васильева (музыканта из «Поющих гитар») репетицию записи Северного с
профессиональными музыкантами.
В состав ансамбля под названием
«Бандиты», которым взялся руководить опытный музыкант-пианист Александр
Резник (кстати, брат поэта Ильи
Резника), вошли известные музыканты: Семен Лахман - скрипка, Владимир Васильев
- бас-гитара и Василий Иванов -
ударные. Это была пробная запись, как бы разминка перед серьезным делом,
которое Фукс наметил
провести в НИИ «Ленпроект», где он работал инженером. В воскресный день
23 февраля 1975 года
Фукс и Ефимов в актовом зале
«Ленпроекта» записывают концерт Аркадия Северного с ансамблем «Бандиты»
в прежнем составе.
Песни тоже были прежние, но записывали концерт на стереофонический магнитофон,
и поэтому запись получилась
удачной. Оригинального названия к этому альбому не стали подыскивать, а
окрестили просто - «Второй одесский
концерт». Но,
к сожалению, оба концерта дошли до широкого слушателя значительно позже.
Маклаков же со своими записями
оказался оперативнее Фукса.
Первые «студийные» записи давались
нелегко. В магнитоальбомах «Братьев Жемчужных» было еще много брака.
Ведь записывал Маклаков на один
магнитофон, подключив к нему параллельно несколько микрофонов.
Многоканальных магнитофонов
и микшерских пультов в то время в продаже не было - зачем советскому человеку
многоканальные магнитофоны и
микшерские пульты? Микрофоны «фонили», «заводились», в запись попадали
посторонние шумы, один инструмент
«забивал» другие. Но энтузиазм Маклаком брал свое - с третьей-четвертой
попытки песня записывалась более-
менее сносно.
Пробовали записывать каждый
инструмент на отдельный магнитофон, а потом, как это делается в
профессиональных студиях, «сводить»
запись. Ничего не вышло - получался полный разброд.
Решили поставить для каждого
музыканта «свой» магнитофон и уже этот своеобразный «караван» подключить
к
основному магнитофону. Что-то
получилось, но до настоящего качества было далеко. Нужен профессиональный
микшерский пульт - а где ж его
взять?
На выручку Маклакову пришел
его товарищ Владимир Мазурин - электротехник, мастер-золотые руки. Мазурин
и
сам был музыкантом - играл на
тромбоне. Работая ведущим инженером в научно-исследовательском институте
геофизики, он выбирал себе командировки
в тот город, куда ехал на гастроли Геннадий Гольдштейн со своим
коллективом «Про анима», сопровождал
их в поездке и сидел на концертах, мечтая играть джаз. Но как бы ни любил
Мазурин джаз, а все- таки не
мог отказаться от мира диодов, триодов, конденсаторов и микросхем. Дым
расплавленной канифоли был ему
сладок и приятен. Именно к Мазурину и обратился Маклаков за помошью -
сделать микшерский пульт. Конечно,
при тотальном дефиците на все, в том числе и на радиодетали, справиться
с
этой задачей казалось нереальным.
Пришлось побегать, потратиться, поискать нужных людей, которые достали
бы
необходимые детали. Нужно было
к тому же изобрести схему, ни больше ни меньше. Словом, нужно было открыть
Америку. Но
вот еще одна загадка русского человека: Выстрой ему график работы, по которому
он мог бы спокойно
трудиться каждый день, не оставаясь
по ночам, не рискуя заработать язву желудка от недоедания, мигрень от
вынужденной бессонницы, без
траты нервов, и смотришь - работы нет. А позови его на штурм, на аврал,
чтобы за
ночь, кровь из носу, - и все
сделано, работает, готово к употреблению! А если заказ подкрепить благородной
идеей,
возвышенной целью, так и денег
никаких не нужно - вкалывает за «спасибо»! Мазурин микшерский пульт сделал.
Апрель 1975 года. Солнечный
денек, синее небо над Ленинградом. От ресторана «Парус» отъезжают три
автомашины-такси с музыкальной
аппаратурой и людьми. Кортеж направляется на улицу Огнева - там живет
Дмитрий Михайлович Колетин,
друг и коллега Маклакова. У него на квартире решено записывать концерт
Аркадия
Северного и «Братьев Жемчужных».
В первой «Волге» едут Маклаков,
Северный и Колетин. Ведут оживленный разговор о предстоящей работе.
Обсуждают, какие песни спеть,
какие не стоит. Маклаков говорит, что Резанов пригласил на запись еще двоих
музыкантов - трубу и саксофон,
так что будет настоящий джаз! Северный слегка навеселе - принял для храбрости,
ведь с такими музыкантами он
будет записываться впервые.
Приехали. Таксист денег не берет,
более того, просит поприсутствовать на записи, а потом всех развезти по
домам -
так его заинтриговали пассажиры
своим разговором. Пожалуйста, никто не против. Только сиди тихо.
Втащили аппаратуру, подключили
инструменты, а что-бы при записи не было слышно шагов и стуков, отказались
от
стоек, на которые крепились
микрофоны. От одной стены к другой протянули шнур и на него закрепили микрофоны
- изобретение Маклакова! Каждый
микрофон подключался в соответствующее гнездо в пульте, а потом
выстраивался по индикатору на
основном магнитофоне. Маклаков сидел за пультом в наушниках и руководил
процессом, двигая «ползунками».
Запись шагнула на новую качественную ступень!
Состав музыкантов был тот же,
что и в «Парусе», но Рязанов пригласил еще саксофониста Геннадия Лохмана
и
трубача Виктора Белокопытова,
которого сразу же окрестили Арнольдом Белопортвейновым. Атмосфера тоже
была
свободной - на столе стояла
водка, закуска, - каждый мог подойти, пропустить рюмку. Дым коромыслом.
В общем,
нормальная рабочая обстановка.
Пели тогда все. Ну, может, только
таксист не подпевал, из скромности. Записали песен двадцать пять, может,
и
больше. Северный пришелся компании
по душе своей доброжелательностью и веселостью нрава.
Он напел тогда половину всех
песен, вошедших в этот альбом.
Альбом назвали «Ах, мамочка!»
- это был первый магнитофонный альбом Аркадия Северного с «Братьями
Жемчужными». Расчет Маклакова
оправдался - пленка Северного с оркестровым сопровождением быстро
расходилась по рукам, принося
прибыль Маклакову и популярность Северному.
Заказчики просили новых пленок,
новых песен. Северный покорил советского обывателя своим хриплым баритоном
и оригинальным исполнением блатных
песен. И работа закипела вновь.
В 1976 году Николай Резанов
уехал в Сочи на заработки - играть в ресторане «Кавказский аул». «Братья
Жемчужные» остались на время
без руководителя. А Маклаков пригласил оставшихся в Ленинграде «братьев»
аккомпанировать Северному в
новых домашних концертах. Поэтому музыканты из этических соображений назвали
свой малый состав «Четыре брата
и лопата». В итоге под этим названием вышли три магнитоальбома.
Аркадию петь и записываться
на магнитофон очень нравилось. Он чувствовал: все, что делается этими
замечательными ребятами в квартире
Маклакова, делается для него, во имя его таланта. Это кому-то нужно, кто-то
ждет его песен. И он старался
вовсю. Владимир Александрович Мазурин вспоминает: «Как он пел! Как он
выкладывался! Иногда даже слезы
на глазах появлялись. В такие моменты думалось: ну почему мы так живем?
Почему должны прятаться? Ведь
вот она - русская душа, во всей ее полноте, открытая и больная, светлая
и
радостная. Сегодня редко можно
увидеть или услышать, чтобы кто-то так до самозабвения выкладывался. Все,
что
нам подсовывают, - продажно
и неискренне.
Я - поклонник джаза, истовый
поклонник. Но Северный - это тоже джаз. Как живет труба в руках, в губах,
в легких,
в сердце Луи Армстронга, так
и эта поруганная и осмеянная снобами блатная песня жила в Аркадии Северном».
При всей спорности этого высказывания
можно согласиться с Владимиром Мазуриным - исполнение Северного
действительно напоминает джаз,
«джем». Я бы даже рискнул назвать это «советским джемом», как бы ни звучало
парадоксально.
Вот вступает скрипка, определяя
тональность песни, к ней присоединяются постепенно другие инструменты.
Аркадий Северный
начинает петь. Все идет спокойно и плавно, но вдруг, после музыкального
проигрыша, когда должен следовать
очередной куплет, голос певца пропадает. Ничего страшного, просто Северный
отошел к столу, где во время
записи всегда стояла водка и закуска. Музыканты повторяют мелодию, Аркадий,
приняв рюмочку, возвращается
к микрофону. Все в порядке вещей. Как в «джеме».
Часто текст песни ему писали
на листе бумаги. И не всегда каллиграфическим почерком. Мельком бросая
взгляд на
листок, Северный пел подчас
незнакомые тексты. В таких случаях встречаются расхождения с авторским
текстом.
Так произошло, к примеру, с
песней Александра Лобановского «Баллада о свечах». У Лобановского:
...И свечи плачут для людей,
То тише плачут, то сильней...
Северный спел так:
...И свечи плачут для людей,
Кто тише плачет, тот сильней!
В народе говорят, что Северный
никогда трезвым не пел, естьде такие записи, где он «лыка не вяжет». Не
буду
спорить, такие записи есть.
Ну и что? Хуже мы стали относиться к Северному? Меньше его любить? Конечно,
Северный имел дело со словом,
а с ним нужно обращаться осторожно. Но, вероятно, он и его товарищи хорошо
понимали, что их творчество
никогда не будет признано официально, предназначались записи исключительно
для
«интимного» прослушивания, и
что слушать их будут люди тоже не всегда трезвые. Поэтому главная задача
и цель
этих записей - довести до слушателя
настроение веселого пьяного застолья, а соблюдение поэтических, музыкальных
и прочих эстетических норм пусть
останется приверженцам высокого стиля.
Бывало так, что Северный, дабы
«не ломать кайф от песни», соединял воедино два текста. Так произошло с
песнями
«У кичмане пришлося мне...»
и «Кончен срок - вернулся я домой...». По стихотворному размеру они похожи,
музыканты сыгрались - попадают
в аккорды, так почему бы и не соединить? Все тот же «джем», когда одно
произведение плавно переходит
в другое.
А вот пример песни, когда Северный,
не зная истинного текста, «сочинял», что называется, «на ходу». Музыканты
играли, а текст или плохо читался
с листа или его вовсе не было перед глазами, и певец вспоминал по ходу:
Не знаю, как мне быть,
Как ей все объяснить?
Что вешняя любовь ушла навеки.
Ушла, оставив грусть, Ушла любовь,
и пусть.
Я крикнул ей вдогонку равнодушно.
Я помню дни любви и встречи до
зари
И те слова, что нас тогда скрепили.
Теперь любовь ушла. Из сердца
навсегда,
Как вешняя вода в реке уходит.
Не для любви игра - обычно говорят.
Любовь легко приходит и уходит.
И вот ушла от нас, Убив все
чувство в нас,
Ушла любовь - ее уж не воротишь.
Пройдут любви года, забудешь
ты меня,
И в памяти слова любви скопятся.
Любовь же никогда! Любовь всегда
жива,
Любовь жива и будет жить вечно...
...ну и как там у нас, Алик, дальше... говорится?..
Так заканчивается этот «возвышенный»
романс. Ясно, что Северный не знал текста, ясно, что в рифмовке он не спец,
но был вариант спеть старую блатную
песню, и он спел. Кого-то она «огорчит до невозможности», кого-то рассмешит
своей наивностью и примитивностью,
а кто-то, наверное, всплакнет, слушая ее. Как знать?
Очень часто у Северного песни
заканчиваются повторением первого куплета. Это часто бывает, когда исполнитель
не знает, как эффектней закончить
песню. Первый куплет, повторенный в конце, нужен для эмоционального
разрешения песни, но чаще композиторы
вставляют его по привычке или когда маловато текста для полноценной
песни. Северному
не было необходимости в этой практике - тексты блатных песен и так длинны.
Но в данном случае им руководило
другое чувство. Он получал удовольствие от пения, от атмосферы, царящей
при записи, когда можно
забыть житейские невзгоды.
Как пел Аркадий Северный? Это
словами не передать - это нужно слушать. Слушать беспристрастно, не пытаясь
искать аналогий и, уж конечно,
не сравнивая его с мастерами вокала. Но тот, кто внимательно вслушается
в его
хриплый баритон, наверняка услышит
что-то в своей душе. То ли боль по ушедшим годам, то ли радость от общения
с друзьями, то ли грусть прошедшей
любви. Или почувствует безудержную русскую натуру, несущуюся неведомо
куда в пьяном угаре...
