...Я одет, я обут в десять магазинов,
Девки сзади бегут, варежки разинув...

После таких похождений Северный не сразу появлялся у Маклакова. Он побаивался старшего товарища: все- таки
из-за его пьянок останавливалась работа, и он подводил своих коллег. Но больше, чем Маклакова, он боялся его
жены, Валентины Павловны, - та не одобряла их музыкально-пьяную богему.
В такие дни Северный находил убежище у своих друзей - Колетина, Кононова, Мазурина и других. Там его обстирают, отпоят чаем, покормят, иногда и денег дадут, ведь он нигде не работал.
Однажды в гостях у Мазурина был Николай Рыжков - Великий косарь, так его называли за его умение делать, то есть «косить», деньги. Вдруг приходит Аркадий. Где он ночевал, спрашивать не стали, достаточно было взглянуть на его костюм. Рыжков с Мазуриным взяли Северного под руки и силком повели в универмаг «Юбилей», что на Охте. -
Девочки, - обратился Рыжков к продавщицам, выкладывая на прилавок деньги, - вы видите этого молодого
человека? Его нужно одеть! Начиная с ботинок и заканчивая шляпой. А мы пока пойдем покурим к Неве.
Через полчаса из универмага вышел Аркадий, одетый во все новенькое: костюмчик, туфли, сорочка, галстук и на
голове - черная шляпа! В руках он держал сверток - там была старая одежда.
- Надо бы ее в химчистку отнести, - улыбаясь, сказал Северный.
- Сама доплывет! - отвечал Рыжков и, выхватив сверток, выбросил его в Неву.
Но сколько бы Северный ни уходил в загулы, а песни он продолжал петь и записывать. Недаром же после него
осталось более семидесяти магнитофонных альбомов! Петь он мог в любом состоянии, был легок на подъем и
безотказен. К тому времени относятся его записи с ансамблем «Светофор», организованные Дмитрием Колетиным и Иосифом Щегловым в 1976 году и таинственно названные «Из серии - А», с коллективом «Крестные отцы» из ресторана «Витязь» (г. Пушкин).
В июне того же года Фукс и Ефимов записывают Северного с ансамблем «Четыре брата и лопата», в состав которого
удачно вписались два «брата Жемчужных» - Николай Резанов (гитара) и Евгений Федоров (скрипка). За фортепьяно
сидел А. Резник, на басу - В. Васильев, за ударными - Г. Яновский. Не обращая внимания на сложные отношения
Маклакова и Фукса, музыканты двух конкурирующих «фирм» сошлись вместе, чтобы помочь своему товарищу
Аркадию Северному записать новый альбом. В первую очередь это говорит об их человеческих качествах.
Знаменателен этот концерт еще и тем, что Рудольф Фукс выступил в нем как поэт - автор большинства текстов
песен. Песен, впоследствии считавшихся народными: «Скокарь», «Вернулся я в Одессу», «В Одессе раз в кино...» и др. Не обладая композиторским даром, Фукс, долго не думая, просто брал известную мелодию и писал на нее новый
текст. Так произошло с песнями «В Одессе раз в кино...» и «Хиляем как-то с Левою». Первая написана на популярную мелодию А. Зацепина из кинофильма «Джентльмены удачи», а вторая - на не менее известную песенку Л. Утесова «Поцелуев мост». Но такое «творчество» никогда не критиковалось почитателями блатного жанра, ведь оно имеет давние традиции...
За Северным стали охотиться одесситы, когда слава его уже докатилась и до берегов Одессы. Одесситы умоляли
Маклакова продать им адрес Северного. Но Маклаков поступил с ними так же, как не так давно с ним поступил
Фукс: пленки - пожалуйста, покупайте, а Северного, ребята, я вам не отдам! Увезете, заманите, и концы в воду!
Потом его у вас никаким рублем не отшибешь. И Маклаков был недалек от истины.
Через некоторое время в его квартире раздался телефонный звонок - это подал голос Аркадий, он звонил из Одессы.
Ах, Одесса, жемчужина у моря!.. Сколько песен Аркадий Северный спел о тебе, об обитателях твоих пивных и
ресторанов - о Соньках, Маньках, Арончиках! О тете Бесе и Косте-Шмаровозе, о Мишке-Япончике и Соломоне
Кляре. Мысленно гуляя по Дерибасовской с героями своих песен, пропуская стаканчик у Фанкони и ночуя в малине
на Молдаванке, ни разу не побывав в этих замечательных местах! Как для мальчишки, охваченного страстью к
приключениям, звучало далекое и романтическое слово «Клондайк», так и для Северного отзывалось музыкой слово
«Одесса».
- Как пройти на Дерибасовскую?
- Идите прямо - она сама вас пересечет... Аркадий гулял по летнему городу, наслаждаясь его дурманящим воздухом.
Вот знаменитая Потемкинская лестница, увенчанная скульптурой Дюка Ришелье. Даже у большевиков не поднялась
рука заменить его на вождя в кепке. Вот легендарный Привоз - островок истинных рыночных отношений в море
советского планового хозяйства. - Боже мой, это просто какое-то чудо! Вот это рынок! Вот это Привоз!
- Разве ж это Привоз... Вот летом будет Привоз!
- Но ведь сейчас лето - июль...
- Разве ж это лето... Вот в сентябре будет лето! А вокруг шум, гам! Идет торговля. Персики, яблоки, величиной с
арбуз, груши, вишни, поросята визжат, петухи кукарекают, торговки кричат:
- Я вам не продам эти сливы!
- Но почему?
- Не продам, и все! Уходите отсюда в своей панамке!
- Но почему же? Почему?
- Вы мало торгуетесь... Вы торгуйтесь по настоящему! А это уже улица Дерибасовская. Направо - фонтан, налево -
кабачок «Гамбринус», где и сейчас наливают пиво и поет по вечерам скрипка. Мостовая вымощена булыжником, как и многие улицы в Одессе. По этим камням ступала нога Бабеля и Катаева, Багрицкого и Утесова. В киоске
«Союзпечать» сидит старый еврей, он еще, наверное, помнит Осипа Михайловича Дерибаса - адмирала, основателя
Одесского порта, в честь кого и названа эта знаменитая улица...
Одесситы - народ южный, темпераментный и хлебосольный. Они приняли Аркадия Северного по высшему разряду.
Сначала он останавливался у Стаса Ерусланова, на Молдаванке. Все в Одессе знали, что у Стаса можно достать
любые, самые дефицитные записи. На этом он однажды и погорел - посадили за распространение пленок Александра
Галича. Но ведь все знают, что тогда за политику не сажали, а сажали исключительно за спекуляцию или
хулиганство. Поэтому статья была соответствующая. Отсидел четыре года на Белом озере, где Шукшин снимал
«Калину красную»; когда освободился, принялся за старое.
Летом 1976 года он привез в Одессу Аркадия Северного. Решил записать его гитарный концерт. Но Аркадий поставил условие: без бутылки - никаких записей! Пришлось выполнить каприз маэстро. Начали запись: Аркадий выпьет рюмочку и песенку споет, выпьет вторую - еще песенку. Пока не осушит всю бутылку. Ставь следующую! А сам уже готов - аккорды путает, текст забывает и уже не поет, а хрипит. Получалось много брака. В итоге за неделю едва-едва бобину записали.
Когда Ерусланов пригласил на запись музыкантов, то вообще начался период беспрерывного пьянства. Сам Стас к
алкоголю равнодушен, но у музыкантов Аркадий нашел поддержку. Пришлось снять ему квартиру на Сахалинчике -
в отдаленном районе Одессы. Теперь Ерусланов каждый день приезжал за ним на мотоцикле, записывал песни и
отвозил обратно. Так за три летних месяца были записаны концерты Аркадия Северного с ансамблем «Черноморская чайка». Осенью того же года киевлянин Алексей Ильинский, приятель Ерусланова, вывез ненадолго Аркадия в Киев, где он с коллективом Григория Бальбера (автора песни «А без Подола Киев невозможен...») записал магнитеальбом
«Бессарабка», больше известный как «Привет Киеву!».
Вернувшись в Одессу, Аркадий поселился у Вадима Коцишевского и прожил у него до зимы, записав еще несколько
концертов с ансамблем «Черноморская чайка», или просто «Чайка».
Обстоятельства вынудили его съездить на родину в Иваново, к сестре, которая тяжело болела. Аркадий привез ей
дефицитные лекарства, немного погостил и отправился в обратный путь - ему позвонил из Ленинграда Маклаков и
сообщил, что в Одессе Аркадия ждут, чтобы записать совместный альбом с Владимиром Шандриковым, автором и
исполнителем своих блатных песен.
Осенью 1977 года Ерусланов и Коцишевский записали три альбома Аркадия Северного, Владимира Шандрикова с
ансамблями «Бачула», «Виниту» и уже известной «Черноморской чайкой». Одесситы платили Северному хорошие
гонорары, и когда в декабре он снова объявился в Ленинграде, на нем был хороший костюм, лакированные туфли и
зонтик-тросточка как символ успеха и роскоши. Аркадий направо и налево угощал своих друзей и приятелей. Но это
была лишь видимость благополучия, а в действительности - жить было негде (после развода, выписавшись из
квартиры своей бывшей жены, он так нигде и не прописался), нигде не работал, и везде долги, долги, долги... Так что
одесских гонораров хватило ненадолго.
Появление на свет знаменитых тихорецких концертов тоже характеризует Северного как человека, легкого на
подъем, принимавшего любые приглашения, связанные с записью песен. Знакомый Маклакова Леонид Павлов -
любитель качественных записей и хорошей аппаратуры - жил и работал в семидесятые годы в Магадане, где
сдружился с первоклассным музыкантом и аранжировщиком, руководителем оркестра ресторана «Магадан»
Анатолием Мезенцевым. Мезенцев в те годы занимался тем, что набирал на Большой земле музыкантов и певцов в
магаданские рестораны. В разные годы у него работали Шуфутинский, Гулько, Могилевский и другие.
Магнитофонный альбом блатных песен в исполнении Михаила Шуфутинского в сопровождении ансамбля «Встреча»
и Анатолия Мезенцева (клавишные) уже тогда ходил по стране, подарив вторую молодость песне «Поспели вишни в
саду у дяди Вани...».
Вскоре судьба разбросала всех по беду свету: Павлов уехал в Ленинград, Мезенцев, заработав на Крайнем Севере
кругленькую сумму, вернулся в свой родной город Тихорецк, Шуфутинский эмигрировал в Америку. Так вот, Леонид
Павлов и предложил однажды Мезенцеву пригласить Северного в Тихорецк для записи альбома. Через Маклакова
разыскали Аркадия, и тот с радостью принял предложение. Вот почему концерт, записанный в Тихорецке в 1978 году, называют «А. Северный, магаданцы и анс. "Встреча". По сути, «магаданцем» мог называться только Анатолий Мезенцев, остальные же музыканты были местные. Из записанных песен скомпоновали несколько альбомов, и теперь они ходят по стране под разными названиями и разными датами.
Популярность Северного была действительно всенародной. Пленки ходили по рукам, в ресторанах часто просили
исполнить что-нибудь из Аркаши Северного. Но люди не знали его в лицо, ведь ни телевидение, ни кинематограф,
ни пресса, естественно, не тиражировали его портретов.
Бывало так: подошли как-то Маклаков, Роменский и Северный к пивному ларьку выпить по кружке пива. Очередь
огромная, стоять минимум полчаса, а пить очень хочется. Тогда Северный говорит: «Ребята, пустите без очереди, а я
вам песни спою - не пожалеете!» Компания молодых здоровых парней разрешила, но пообещала: если не понравится
получишь по голове! Аркадий расчехлил гитару и начал петь:
Выпьем за мировую, Выпьем за жизнь блатную - Рестораны, карты и вино...
Компания была явно тронута - понравилось. А когда уходили, один из парней спросил Маклакова: кто это пел?
- Северный.
- Северный?! Что ж ты молчал? - и парень, догнав Аркадия, попросил у него автограф и пригласил к себе в гости.
В ленинградском троллейбусе, битком набитом, Северный своим хриплым голосом произнес: «Граждане, разрешите
пройти! Мы таки сейчас выходим!» Кто-то из пассажиров выкрикнул: «Это же Аркаша Северный!» - и весь
троллейбус приник к окнам: «Где? Какой? Это тот, который блатные песни поет?»
При всей свалившейся на его плечи популярности Северный оставался человеком скромным и даже застенчивым. В
новых компаниях бывал неразговорчив, замкнут, молчалив, но всегда дружелюбен. Наверное, алкоголь, давал ему
чувство раскрепощения, был средством, которым можно на время заглушить боль обид и несправедливости. Многие
ждали от него поступков и жестов, присущих героям его песен, и часто разочаровывались, не найдя этого в Северном. Иные могут подумать: как же так, при такой популярности и не «сделать» себе квартиру, машину, дачу! Быть бродягой, бомжом! Да я бы на его месте... И я отвечу таким: попробуйте. У многих получается - и
песни петь, и на «Мерседесе» ездить, сейчас этим никого не удивишь. Но вспомните, какое тогда было время. Сейчас
его называют застоем, а я бы назвал временем идеологической реакции, когда любое творчество, кроме партийного,
подвергалось гонениям. Во-вторых, к моменту, когда к Северному пришла слава, алкоголь уже парализовал
его волю и истощил организм. Ну а в-третьих, и это важнее всего, вряд ли Аркадий Северный думал о даче и машине, когда пел свои песни. Вероятно, в такие минуты его посещали другие мысли и чувства...
Репертуар Аркадия Северного насчитывал примерно тысячу песен - это очень много! Большую половину из них он
знал наизусть. Как я уже говорил выше, у Северного была отличная память. К примеру, он не пользовался записной
книжкой, а помнил все нужные телефонные номера наизусть. Кононов вспоминает, как однажды звонил своему
приятелю из телефонной будки, а рядом стоял Аркадий. Кононов вслух произнес номер абонента, и этого было
достаточно, чтобы Аркадий его запомнил навсегда и впоследствии сам им воспользовался, не наводя справки у
товарища. Но всех песен не упомнишь, какая бы феноменальная память у тебя ни была. Некоторые песни Северный
пел всего лишь раз с листа и больше к ним не возвращался. Пел практически все, что ему приносили: Высоцкого и
Дольского, Вертинского и Галича, Алешковского и Лобановского, песни из репертуара Утесова, Лещенко, Козина,
стихи Есенина и Саши Черного, а также сочинения невысокого уровня неизвестных авторов - жанр блатной песни
очень демократичен и вмещает в себя и высокохудожественные произведения и графоманскую стряпню.
Единственно, что он отвергает и с чем не хочет иметь никаких дел, - это политика.
Однажды Северному подсунули низкопробные стишки антисоветского содержания:

Долой Советы, долой всю власть Советскую,
Долой правительство ЦК КПСС!
А мы надеемся на силу молодецкую,
В тиски железные зажмем большевиков...

Северный не стал петь эти стихи. Нельзя сказать, что его не устроил невысокий уровень предложенной ему «поэзии»,
грубая прямолинейность и плакатность содержания, - в блатной песне встречаются выкрутасы и пооригинальнее.
Похоже, его просто не прельщала роль трибуна и бунтаря, а скорей всего, он почувствовал, что этот крамольный
текст не имеет ничего общего с блатной песней, нарушает, так сказать, законы жанра.
Но как бы ни был обширен репертуар, набранный и в Одессе, и в Питере, и в других городах, но он постепенно
иссякал. Северный стал повторяться, петь «без листа» одни и те же песни, и Маклакова это обстоятельство не
устраивало. Нужно было что-то придумать. Где-то отыскать свежие песни. Рыться в архивах в поисках
дореволюционного и нэповского репертуара не представлялось возможным - кто тебе позволит копаться в советских
архивах, если ты не из органов, не состоишь в каком-нибудь творческом союзе и у тебя даже нет ученой степени, а ты простой советский гражданин? Ездить по лагерям и собирать блатной фольклор - тоже бред. Чего доброго, за такие поиски тебя там и оставят. Значит, надо писать свои песни. Но поэтическим даром никто из всей компании не
обладал. Никто, кроме... Владимира Роменского.
С Владимиром Роменским Маклаков был знаком еще с 1971 года - их познакомили общие друзья. А так как жили они
неподалеку друг от друга - Маклаков на Большом проспекте, а Роменский на улице Олега Кошевого, то часто
встречались на улице, в магазине или в других местах. Иногда Маклаков приглашал своего товарища
поприсутствовать на записях - так, из чистого любопытства. Роменский приносил свои стихи, но до поры острой
нужды в них не было.
Это была в основном лирика, очень личные стихи - размышления о жизни и превратностях судьбы сорокалетнего
мужчины, кое-что уже повидавшего и познавшею в этом мире. Роменский не предпринимал никогда попыток
опубликовать их - просто записывал в тетрадку и изредка читал своим друзьям.
Родился Владимир Роменский 20 мая 1935 года в Ленинграде в «медицинской» семье - отец и мать были врачами.
Отец ушел из семьи еще до войны, и Владимир в полной мере на себе испытал, что такое безотцовщина. В блокаду
остались с матерью в Ленинграде - не смогли эвакуироваться. Когда закончилась война, пошел в школу, окончил
десять классов. С 1955 по 1958-й служил в армии рядовым. Демобилизовался и пошел работать на завод электриком.
В институт так и не поступил, не то чтобы не смог, просто не захотел - по характеру гордый и независимый, не
любил, когда его экзаменуют. В компании всегда отличался угрюмостью и бунтарским нравом, но с друзьями был до
сентиментальности открыт и привязчив. Очень ценил дружбу.
Что-то часто мне снятся друзья; Ни жены, ни любовниц не снится. Видно, в этом повинен сам я - Мне за сорок, и это
не снится. И когда, просыпаясь, лежу С неоткрытыми с пьянки глазами, Я вот этими снами живу И опять я как будто с друзьями... Однажды он присутствовал на записи, где записывался Аркадий Северный. Атмосфера была веселая и непринужденная, но что-то не клеилось. Маклаков досадовал на то, что Аркадий уже по третьему кругу поет одни и те же песни.
- Нужно бы что-нибудь новенькое, ребята! - сетовал Маклаков. - А эти песни уже мы записывали, и их все знают. Что толку, если мы в который раз запишем их? Творчества нету, новизны!
- А давай попробуем на Володины стихи что-нибудь сочинить, - подал идею Резанов. - Мы ведь уже когда- то что-то
его пели. Может, и сейчас получится... Роменский был не против, достал свою тетрадку - пожалуйста, берите. Правда, не знаю, что у вас из этого выйдет...
Взяли первое же попавшееся на глаза стихотворение, подобрали нехитрую мелодию. Аркадий вооружился текстом, и
запись пошла:

Петербурга зеркальные стекла
Моет мелкий, порывистый дождь.
Вся Россия слезами промокла,
И отсюда бежит кто-то прочь.

Променял кто-то русскую землю
На каштаны парижских полей,
Петербург под дождем будто дремлет,
Ну а дождь все сильней и сильней...

За «Петербургом» записали еще одну и еще. Правда, в стихах Роменского не было откровенного уголовно-
воровского налета, но в них была искренность и простота, которая прекрасно гармонировала с тремя блатными
аккордами. И работа опять закипела.
Известно, что творческий процесс  сближает людей - с этого момента Владимир Роменский стал полноценным членом группы. Он быстро сошелся с Северным, Резановым и остальными музыкантами. Теперь на записи он приходил не как посторонний слушатель, а как участник, непременно принося с собой новые стихи.
В эти дни он сблизился с Аркадием, и они стали друзьями. Неоднократно Аркадий гостил у Роменского, оставался у
него ночевать, а уж сколько было выпито и переговорено всего!
В отличие от Аркадия быт Роменского был более-менее устроен: он жил в семье, работал (состоял в артели, которая промышляла выгодным в те годы неофициальным бизнесом - обивкой дверей дерматином), имел лишний рубль на
обустройство жилья и на выпивку. Заразившись от друзей «магнитофонной» болезнью, он даже купил себе дорогой
импортный магнитофон и записал на него своего друга. Но «делать деньги» на дружбе не стал, а слушал записи из
чистого удовольствия. Любил песни грустные, старые тюремно-лагерные, которые Северный пел удивительно
проникновенно и «с чувством». Под влиянием таких песен Роменский написал несколько стихотворений, которые
впоследствии спел Аркадий. Самая яркая из них «Березы»:

Березы, березы, березы,
Вам плакать уж больше невмочь,
Горьки и скупы ваши слезы,
Как жизнь, уходящая прочь...

...Я видел березы с этапа;
Вы плакали кровью тогда,
А я, стиснув зубы, не плакал,
Но нас унесли поезда...

...Вся жизнь, словно сказка, с березами,
Мне снятся с березами сны,
Но с этими жуткими грезами
Я не доживу до весны...