Из истории еврейского движения

ДЖЕЙКОБ БИРНБАУМ
и борьба за советских евреев.

Часть 1

      Сорок лет назад, в начале весны 1964 года импозантный мужчина лет под сорок, высокий, с ван-Дейковской бородкой, английским акцентом и в меховой шапке в русском стиле появился на кампусе Еврейского университета в верхнем Манхэттене и начал стучаться в двери комнат общежития. В течение недель он ходил из комнаты в комнату, призывая обитателей присоединиться к кампании, о которой к этому моменту мало кто слышал – к кампании по спасению евреев Советского Союза.

      Человек этот, Джейкоб Бирнбаум, прибыл в Нью Йорк из Манчестера, Англия, еще в прошлом году с целью убедить американских евреев начать борьбу с тем, что он называл «духовным геноцидом» советского еврейства. Только у евреев Соединенных Штатов, настаивал он, есть ресурсы и связи, которые могут сыграть решающую роль. Советский Союз вовсе не был глух к мировому общественному мнению, говорил он каждому, кто был готов слушать. С концом иррационального правления Сталина Советы – страшащиеся усиления Китая и отчаянно нуждающиеся в технологии и торговле, чтобы поддержать свою разваливающуюся экономику – вынуждены будут все чаще и чаще обращаться к Соединенным Штатам за помощью, делая тем самым Кремль уязвимым для экономического давления. Если американские евреи поставят перед собой эту цель и будут твердо добиваться ее, они могут заставить Советский Союз пойти на уступки и предотвратить культурное и религиозное уничтожение советского еврейства. И для этого было необходимо, настаивал Бирнбаум, чтобы евреи начали шрей гевалт – вопить изо всех сил в знак протеста.

      Кампания, предлагаемая Бирнбаумом, была, на первый взгляд, сущим абсурдом. Советский Союз был в то время самой могущественной империей в истории человечества, и он объявил войну еврейской идентификации во всех ее проявлениях. Примерно три миллиона евреев – четверть от общего числа евреев в мире – подвергалось организованному государством эксперименту по насильственной амнезии. В то время как другим религиям разрешалось учить своих священнослужителей в своих собственных семинариях, и другим этническим группам разрешалось иметь свои национальные театры, ставящие спектакли на своем языке, евреям были запрещены почти все способы выражения своей коллективной идентификации. Даже оттепель, последовавшая после смерти Сталина в 1953 году, не привела к смягчению государственной кампании против евреев. Хотя 450 синагогам удалось пережить эпоху Сталина, к 1963 году только 96 из них продолжали функционировать, остальные были закрыты. Евреев обвиняли в подрыве советской экономики, а некоторые из них были даже расстреляны после публичных «экономических судебных процессов». В синагоги были внедрены агенты КГБ, а большинство посещавших синагоги верующих были слишком запуганы, чтобы осмелиться заговорить с западными туристами; те же, кто решался на это, позволяли себе подойти на мгновение к зарубежному гостю и, поспешно прошептав «Они не дают нам жить» или «Почему молчат американские евреи?», снова исчезали в советском забвении. Создавалось впечатление, что медленное удушение еврейского самосознания неизбежно приведет к исчезновению евреев как таковых, и ничего нельзя было сделать, чтобы предотвратить это.

      Но если идея организации кампании протеста с целью изменения политики непримиримого тоталитарного режима казалась безнадежной, перспективы пробуждения американского еврейства к активным действиям вряд ли выглядели более обнадеживающими. Американские евреи склонны были рассматривать эту проблему с позиций того же самого отстраненного паралича, который был характерен для них в периоды предыдущих испытаний - в конце концов, не существовало прецедента эффективной кампании протеста против антисемитского режима [1]. Деморализованные процессом ассимиляции и испытывающие угрызения совести в связи с тем, что не смогли спасти евреев от Холокоста, американские евреи превратились в общину, занимающую чисто оборонительные позиции. Конечно, Израиль был для них источником гордости, но до Шестидневной войны 1967 года пример Израиля оказывал не такое уж большое влияние на самоощущение диаспоры. Многие еврейские лидеры продолжали придерживаться классической стратегии «тихой дипломатии», пытающейся искать заступничества у властей, но старающейся избегать излишней публичности. Нахум Голдман, влиятельный председатель Всемирного еврейского конгресса, отстаивал именно такой подход к проблеме советского еврейства и предупреждал, что протесты могут привести к обратному результату [2]. Лидеры общины харедим (ультра-ортодоксов) точно так же предостерегали, что протесты на Западе могут только ухудшить ситуацию. Сильнее всех противился активной кампании протеста рабби Менахем Мендель Шнеерсон, Любавичский ребе, считавшийся общепризнанным экспертом по делам советских евреев, потому что его движение Хабад организовало в СССР свою подпольную сеть [3]. Оппозиция общественной кампании в защиту советского еврейства господствовала в главном русле ортодоксальной общины и особенно ее центрального института, Еврейского университета.

      И вот именно против этих двух могучих соперников – советской решимости и паралича американских евреев – Бирнбаум открыл свой фронт весной 1964 года. Через не так уж много лет этой немыслимой борьбе за спасение советского еврейства предстояло стать одним из важнейших пунктов приложения внимания и ресурсов американских евреев. В течение десяти лет как государству Израиль, так и советско-сионистскому диссидентскому движению, поощряемым, в определенной мере, одухотворенным примером американского еврейства, удалось поднять знамя общественной борьбы, взывающей к совести международной общественности и призывающей ее оказать давление на советский режим. Это движение оказалось настолько успешным, что к 1980-м годам президент Рональд Рейган сделал проблему еврейской эмиграции центральным пунктом своей кампании давления на Советы.

      Историки, конечно, будут спорить о том, какую именно роль сыграли американские евреи в освобождении более чем миллиона советских евреев. Тем не менее, это массовое движение, начавшееся в Америке в первой половине 1960-х, содержало в зачаточной форме все основные черты того, что, в конечном итоге, превратилось в кампанию, охватившую весь мир.

      Но большинство людей вряд ли осознает, что это американское движение обязано всем своим политическим видением проблемы и стратегическим ее осмыслением всего лишь одному человеку. От идеи противостояния Советам путем тактики шумных протестов движения за права человека; к настойчивому подчеркиванию того, что только полномасштабная эмиграция советских евреев, а не некоторое ослабление стоящих перед ними ограничений может радикально улучшить их положение; до убежденности в том, что необходимо оказывать все возрастающее давление на администрацию в Вашингтоне, чтобы заставить ее поместить проблему советских евреев на высокое место в его международной повестке дня; до сосредоточения деятельности кампании за советских евреев на судьбе отдельных отказников – все это было плодами усилий Джейкоба Бирнбаума в самом начале существования движения. Все эти идеи были сначала воплощены на практике его почти не финансируемой организацией «Борьба студентов за советских евреев» (Student Struggle for Soviet Jewry – SSSJ), которая в течение 1960-х задала тон всему американскому движению за освобождение советских евреев.

      По этой причине Ричард Маасс, первый председатель «Национальной конференции в защиту советских евреев», назвал Бирнбаума «совестью во имя советских евреев», добавив, что SSSJ был часто «на несколько шагов впереди других организаций» американского еврейства в понимании природы этой борьбы. Историк Мартин Гилберт также назвал Бирнбаума «отцом движения в защиту советских евреев» [4].

      Кроме своего вклада в освобождение более чем одного миллиона евреев, это движение привело к существенному изменению того, как американские евреи стали оценивать самих себя, придав им уверенность в своих силах и политический опыт, позволяющий брать на себя гораздо большую ответственность за судьбу евреев во всем мире. До середины 1960-х американские евреи опасались публично принимать участие в решении разного рода связанных с евреями проблем, так как опасались ответной антисемитской реакции и осложнений на пути своего врастания в американское общество. Однако, в период последнего поколения активное поведение в решении еврейских проблем стало основной характеристикой американской еврейской жизни – как, например, в борьбе с антисемитизмом, кампании по спасению эфиопских евреев в 1980-х, и поддержке деятельности таких лоббирующих групп, как «Американско-израильский общественный комитет действия» (America-Israel Public Action Committee – AIPAC). Подобный уровень общественной активности беспрецедентен в истории диаспоры, и можно без преувеличения сказать, что он является, главным образом, результатом движения в защиту советских евреев, которое научило целое поколение молодых американских евреев, что никакая угроза еврейской жизни и еврейской памяти не должна оставаться без ответа.

      И все это началось, в значительной мере, с одного человека, постучавшегося в дверь студенческого общежития.

II

      Джейкоб Бирнбаум родился в Гамбурге, Германия, в 1926 году. Его дед, Натан Бирнбаум, ввел в обращение термин «сионизм» и был генеральным секретарем Первого сионистского конгресса в Базеле в 1897 году [5]. Разочаровавшись в своей западно-европейской культурной идентификации, Натан Бирнбаум со временем увлекся иудаизмом, практикуемым в Восточной Европе, и оставив, в конечном итоге, свой секулярный национализм в пользу религии, стал генеральным секретарем Агудат Исраэль – организации харедим. Сын Натана и отец Джейкоба, Соломон Ашер Бирнбаум, выдающийся идишистский ученый, в 1933 году перебрался из Германии в Лондон. Во время войны он работал в Британской правительственной цензуре, в отделе мало распространенных языков. «Ему пришлось читать полные отчаяния письма из Европы, так что он знал, что там происходит», - вспоминал его сын. – «Он пытался сделать все, что мог, но его ощущение беспомощности врезалось мне в душу» [6].

      Преданность Джейкоба Бирнбаума делу советских евреев сформировалась под влиянием глубоких чувств его деда по отношению к восточно-европейскому еврейству и отчаяния его отца, не имевшего возможности предотвратить его уничтожение. От способности своего деда преодолевать глубокие идеологические разногласия европейского еврейства Бирнбаум научился рассматривать себя как «еврея клаль исраэл» - еврея всего еврейского народа, извлекая свою идентификацию из общности еврейского опыта. Хотя он всегда оставался евреем, соблюдавшим традицию, он избегал навешивать на людей ярлыки, чувствуя себя как дома во всех еврейских лагерях, но не принадлежа ни к одному из них.

      Помимо вопроса идентификации, Бирнбаум приобрел глубокое убеждение в важности общественных действий во имя еврейского народа. В 1950-х он разыскивал группы переживших Холокост подростков, которых привезли в Англию и Ирландию, чтобы помочь им вернуться к жизни в новой стране. В 1962 году он отправился во Францию, чтобы выяснить судьбу еврейских иммигрантов из Алжира. В отчете, который он написал по итогам этой поездки, Бирнбаум предупреждал о массовом общественном кризисе, и в особенности, о «потрясающей воображение потере людей, с еврейской точки зрения, происходящей среди студентов». Он агитировал за создание движения еврейских студентов, которое могло бы на добровольных началах работать среди иммигрантов и помочь им восстановить связи с еврейской общиной. «Нужно, чтобы какая-нибудь ответственная организация в этой стране (речь идет об Англии – Прим. перев.) отправляла на регулярной основе группы молодых людей туда, где их помощь необходима». Такое движение, добавлял он, принесло бы пользу не только еврейской общине из Алжира, но и британскому еврейству тоже, создавая «кадры» будущих лидеров общины [7]. И хотя эта его идея так никогда и не материализовалась в отношении алжирской общины, призыв к систематической активности студентов послужил прообразом его идеи студенческого движения за спасение советского еврейства.

      К моменту прибытия Бирнбаума в Нью Йорк появились первые признаки общественной озабоченности в отношении советских евреев. С конца 1950-х эта проблема стала все чаще становиться предметом обсуждения среди еврейских лидеров. В Советском Союзе побывала делегация «Бней Брит», которая после возвращения подняла этот вопрос в ООН; Американский еврейский комитет организовал межконфессиональное обращение; несколько известных американских евреев, включая члена Верховного Суда Артура Голдберга, разъяснили президенту Кеннеди тяжелое положение, в котором находились советские евреи [8]. Но эти усилия носили спорадический характер и не были скоординированы [9]. Наконец, в начале апреля 1964 года появились надежды на более согласованные еврейские действия, когда лидеры 24 крупных американских еврейских организаций, без излишнего шума побуждаемые израильским правительством, решили собраться в Вашингтоне, чтобы основать Американскую еврейскую конференцию в защиту советских евреев. Создав эту Конференцию, под каким именем она и получила известность, истеблишмент порвал со школой «тихой дипломатии» Нахума Голдмана и твердо решил, по крайней мере, теоретически, развязать энергичную кампанию. Однако, отсутствие политической уверенности и амбивалентность в отношении проведения общественной кампании были изначально присущи структуре Конференции, и немедленно стало ясно, что эта организация будет существовать преимущественно на бумаге. Без бюджета и постоянного штата она неизбежно ограничивала свою деятельность нерегулярными и ограниченными акциями, вроде встреч с правительственными чиновниками или организации редких демонстраций.

      Бирнбаум, по контрасту с этим, призывал к немедленной и каждодневной кампании, которая смогла бы мобилизовать ресурсы американского еврейства и привлечь постоянное внимание масс-медиа. Он описывал Конференцию как «беззубую, умеющую только разговаривать группу», которая не сможет сделать ничего, чтобы по-настоящему изменить политику Советов [10]. «Нам не нужна конференция», - говорил он своим молодым сподвижникам, - «нам нужна борьба».

      И вот таким образом, через три недели после учреждения Конференции, 27 апреля 1964 года Бирнбаум созвал учредительное собрание организации под названием «Борьба студентов колледжей за советских евреев» - позже сокращенным до «Борьба студентов за советских евреев» (SSSJ). На собрании присутствовало около 200 молодых людей, в большинстве своем студентов Еврейского университета, Еврейской теологической семинарии, университета Коламбия и Куинс-колледжа. Собрание проходило в гостиной для выпускников при Философском зале на кампусе университета Коламбия. В брошюре, в которой объявлялось о намеченном собрании, Бирнбаум изложил свое видение проблемы как в американском, так и в еврейском контексте: «В той же мере, в какой мы, будучи и просто людьми, и евреями, признаем страдания, выпавшие на долю негра, и боремся за улучшение его положения, мы должны почувствовать в себе молчащую, не находящую выхода боль столь многих из наших русских братьев. … Неужели же мы, осуждающие молчание и бездействие во время нацистского Холокоста, осмелимся продолжать хранить молчание сейчас?» [11].

      Таким образом, с самого начала эти две темы определили суть движения: Холокост как предупреждение, и движение за гражданские права как образец. Эти две идеи пробудили резонанс в поколении после Холокоста, которое как раз становилось взрослым и которое воспринималось Бирнбаумом как авангард преображенной и набравшей силу диаспоры. Многие из этих молодых евреев воспринимали неспособность американского еврейства найти в себе силы для спасения евреев от Холокоста как источник неизбывного позора. А некоторые из них участвовали в успешных кампаниях движения за гражданские права и на своем опыте познали спасительную силу общественного протеста.

      Бирнбаум стремился направить эти эмоции в русло эффективной общественной кампании. Он сформулировал четыре основных принципа своей стратегии, которые впоследствии стали центральными пунктами всего движения за советских евреев.

      Первым принципом было пробудить дремавшее американское еврейство, действуя на самом массовом уровне и одновременно оказывая давление на истеблишмент с целью преобразования Конференции в защиту советских евреев в эффективную организацию. Только истеблишмент, утверждал он, обладает ресурсами для обеспечения такого масштаба национального протеста и информационной кампании, которые смогут изменить ход истории. Во-вторых, движение должно своими действиями унижать Советский Союз, демонстрируя его безосновательные претензии выставлять себя в качестве образцового общества. Третьей целью являлось оказание давления на Вашингтон для того, чтобы он стал активным защитником и адвокатом советских евреев. И, наконец, движение должно направлять свою деятельность на самих советских евреев, чтобы поднять их дух.

      Атмосфера в Философском зале, вспоминает Бирнбаум, была «наэлектризованной». Студенты осудили «молчание» американской еврейской общины во время Холокоста, торжественно заявив, что их реакция на страдания евреев будет иной. Один молодой человек, которого переполняли эмоции, спел песню протеста под названием «История не повторится», которую он сочинил тут же, на месте [12]. Когда несколько студентов потребовали немедленных действий, Бирнбаум, как бы размышляя вслух, сказал, что было бы неплохо начать кампанию 1 мая – в большой праздничный день Советского Союза, до которого оставалось 4 дня. На самом деле, он явился на митинг без готового плана такой демонстрации, и он не был уверен, что такой митинг, чтобы оказаться успешным, мог быть организован за такое короткое время. Но он был воодушевлен нетерпением студентов. Именно на такую вот страстность американской молодежи он и рассчитывал, когда приехал в Нью Йорк.

      Митинг Первого мая был организован из квартиры Бирнбаума – точнее, из комнаты, которую он арендовал у главного библиотекаря Еврейского университета. Были изготовлены плакаты, подготовлен пресс-релиз, устанавливались контакты между различными молодежными еврейскими организациями – и все это делалось в тесноте одной-единственной комнаты. Первого мая тысяча студентов собралась на улице Манхэттена напротив здания советской миссии при ООН, и они пикетировали его организованным кругом в течение четырех часов. Несмотря на их многочисленность, пикетчики поддерживали полное молчание, символизируя вынужденное молчание советских евреев.

      Американские евреи проводили демонстрации в защиту советских евреев и раньше. В начале 1950-х состоялось несколько демонстраций против антисемитизма Сталина. В 1962 году несколько десятков учеников из ешивы на Манхэттене пикетировали советскую миссию в знак протеста против запрета Кремля на выпечку мацы. Но в отличие от этих единичных демонстраций, не имевших продолжения, протест Первого мая ознаменовал начало кампании длительностью в четверть века, которая добилась выполнения поставленных Бирнбаумом четырех целей и закончилась тем, что советские евреи обрели свободу.

III

      С 1964 по 1971 годы SSSJ была единственной в Соединенных Штатах организацией, отдававшей все свои силы и время борьбе за советских евреев. Ее активисты внимательно следили за всем, что происходит в Советском Союзе, ежедневно распространяли информацию, создавали ячейки хорошо осведомленных активистов и организовали постоянно действующую кампанию протеста. Интенсивность и последовательность действий, вызванных к жизни Бирнбаумом и выполнявшихся на ежедневной основе вместе с национальным координатором SSSJ Гленом Рихтером, были беспрецедентными.

      Сразу после демонстрации Первого мая деятельность SSSJ развернулась со всей серьезностью. В первые месяцы группа организовала длившуюся неделю голодовку, в которой приняли участие еврейские и христианские священнослужители, пикетирование советской танцевальной труппы, прибывшей на гастроли, проводила лоббирование Национальной конференции Демократической партии в Атлантик Сити с целью убедить ее внести вопрос о советских евреях в свою платформу, и широко распространяла справочник, посвященный активистам среди советских евреев, который включал в себя краткие сообщения о ставших известными фактах, свидетельства побывавших в Советском Союзе туристах и предложения по разработке посвященных советским евреям программ для еврейских летних лагерей. Возможно, самым впечатляющим достижением SSSJ из этого периода можно назвать проведенный в октябре 1964 года митинг в Нижнем Ист Сайде на Манхэттене, в котором приняли участие оба сенатора от штата Нью Йорк, а также представитель Белого Дома, специальный советник Линдона Джонсона Мейер Фельдман, который зачитал письмо президента, поддерживающего деятельность группы. SSSJ даже сочиняла песни протеста в поддержку советских евреев, которые напоминали песни протеста движения за гражданские права. («В небе ярко полыхает пламя/ раскаты громы слышатся с небес/я вижу там народ восставший/и слышу звон цепей, что скоро падут»). С самого начала SSSJ создала еврейскую версию американской молодежной культуры протеста. Политическая и культурная составляющие были для ее активистов неразделимы.

      Ощущавшийся у нее недостаток ресурсов и политической силы группа восполняла своей преданностью и энергией. У нее не было регулярного бюджета, и она полагалась на трехдолларовые членские взносы студентов, продажу значков и других материалов движения, а также на случавшиеся иногда чеки от мужских клубов при синагогах. Те, кто регулярно работал в группе, включая Бирнбаума и Глена Рихтера, студента Куинс-колледжа, участвовавшего ранее в движении за гражданские права, не получали зарплаты. Бирнбаум работал обычно из своей квартиры из-за проблем со здоровьем, в то время как Рихтер руководил деятельностью офиса, работая «неполный день», как он это называл – что обычно составляло от восьми до десяти часов в день. По большому счету, судьба движения за советских евреев в те критические первые годы зависела от их преданности делу. Бирнбаум занимался вопросами стратегии и тактики и обеспечивал связь с лидерами общины и политиками, а Рихтер организовывал демонстрации, печатал информационные и прочие материалы, мобилизовал добровольцев и передавал в прессу информацию о происходящем в Советском Союзе.

      Внутренний круг SSSJ никогда не насчитывал более нескольких десятков активистов. Значительную их часть, возможно, даже большинство составляли современные ортодоксы, как большинство тех, кто пришел на их первую майскую демонстрацию. Другие активисты приходили из сионистских молодежных движений. Наконец, были и такие, которых Бирнбаум называл «фрилансерами» (не принадлежавшие ни к какой организации – Прим. перев.) – студенты, не получившие еврейского воспитания и образования, которые примкнули к движению за советских евреев в результате пробудившегося в них еврейского самосознания, а также вовлеченности в борьбу за гражданские права. Возможно, четверть активистов SSSJ были, как и Рихтер, участниками движения за гражданские права [13]. Бирнбаум ценил «фрилансеров» особенно высоко, так как они являли собой доказательство одного из его основных утверждений – что SSSJ послужит спасению не только советского, но и американского еврейства, которое будет пробуждено энтузиазмом его молодежи. И хотя многие евреи старшего возраста сокрушались по поводу широко распространившейся вовлеченности еврейской молодежи в решение всякого рода нееврейских проблем, Бирнбаум утверждал, что вина за это лежит, на самом деле, на еврейской общине, которая не смогла предложить им свою идеалистическую альтернативу. И его лекарством от этой хвори стало дело советских евреев.

      Бирнбаум предсказывал, что движение станет школой для будущих лидеров американского еврейства. Он собрал вокруг себя замечательную группу молодых раввинов, большинству из которых предстояло сыграть ведущую роль в пробуждении американского еврейства. Среди них можно назвать Ирвинга «Йитца» Гринберга, который стал для поколения евреев после Холокоста теологом, исповедующим уверенность в своих силах, а также основателем межконфессиональной группы «Клаль»; певца и нео-хасидского учителя Шломо Карлебаха, неизменного участника митингов SSSJ, по настоянию Бирнбаума сочинившего песню-гимн «Ам Исраэль Хай» («Еврейский народ жив»); Артура Грина, теолога либерального еврейского обновления; Шломо Рискина, чья синагога на площади Линкольна стала образцом современного ортодоксального возрождения; Ави Вайса, прототипа активного раввина и позднее ведущего поборника ортодоксального женского движения; и, наконец, Меира Кахане, чей отход от SSSJ привел его, в конечном итоге, к основанию Лиги защиты евреев. Все они присущими каждому их них путями способствовали пробуждению американского еврейства – к лучшему, а иногда и к худшему; и все они обрели свой опыт руководителя, будучи активистами движения в защиту советских евреев.

IV

      Осенью 1965 года присоединился к SSSJ и я. Как и многие из его активистов, я вырос в семье людей, переживших Катастрофу. Для меня вызволение советских евреев означало не только спасение последней крупной общины Восточной Европы, но и восстановление утраченной чести американского еврейства, которое я обвинял в неспособности спасти мою собственную семью во время Холокоста. SSSJ предоставлял мне возможность разрешить мой внутренний конфликт американского еврея, стыдящегося своих же соплеменников, американских евреев. Лозунги группы, фокусирующиеся на решимости не повторить грех молчания времен Холокоста, в точности отвечали моим внутренним чувствам: «На этот раз мы не будем молчать»; «Да, я сторож брату моему». Однако, сама эмоциональность риторики обнажала наше беспокойство. Будет ли и в самом деле американское еврейство действовать на этот раз иначе? Один из значков SSSJ вопрошал обвиняющим тоном: «Мы и в самом деле евреи молчания?» - откровенно выраженная параллель названию книги Эли Визеля 1966 года, посвященной советским евреям, «Евреи молчания».

      Как я вскоре обнаружил, Бирнбаум не был харизматичным в обычном смысле этого слова. После нескольких месяцев существования SSSJ он почти никогда не выступал на митингах, предпочитая играть роль наставника, а также обеспечивать связь с еврейским истеблишментом, а позже и с Вашингтоном. Магнетизм Бирнбаума проистекал из его веры в вечность еврейского народа и его определенного триумфа над злом. Он непрестанно наполнял свою речь словами «понимаете, понимаете», как бы умоляя слушателя разделить его точку зрения. Бирнбаум убедил меня, что американское еврейство и в самом деле мобилизуется, что совесть мира всколыхнется, что советские евреи вернут себе свою еврейскую идентификацию и смелость и вернутся в лоно еврейского народа. Как и в случае предыдущего движения за гражданские права, SSSJ двигал не гнев, а праведное возмущение. Надежда ограждала нас от разочарования – мир вот-вот ответит на нашу боль. Мы апеллировали к справедливости – к «общественному мнению». Бирнбаум повторял эти два слова так часто, что они сформировали у меня некий конкретный образ дисциплинированной и организованной силы, ожидающей, по его выражению, когда ее «гальванизируют».

      Слова Бирнбаума пробуждали революционный динамизм. Мы не просто пытались повлиять на Москву и Вашингтон, мы участвовали в некоей «атаке» на эти центры власти. Мы были не просто активистами, мы чувствовали себя некоей «кадровой» силой, задачей которой было «гальванизировать массы». Демонстрации были не только событиями для освещения в масс-медиа, но и «грандиозными общественными манифестациями» ответственности за своих собратьев-евреев – и, в не меньшей мере, намеком на существование безграничного мира, в котором нарушениям прав человека больше не будет гарантирован иммунитет за непроницаемой завесой национального суверенитета. И поистине, наше движение вообще не было движением протеста – оно было движением избавления.

      С самого начала деятельности SSSJ его объявленной целью было не облегчение положения советского еврейства, что было намерением истеблишмента, а его «спасение». Бирнбаум привлек себе на помощь библейские образы, называя митинги и демонстрации SSSJ такими высоко звучащими именами, как «Марш Иерихона», «Марш Геулы (Возрождения)», «Марш Эксодус». Во главе процессии «Марша Геулы» в 1966 году ее участники несли большую фреску, изображавшую расступившиеся воды и слова «Как Красное море расступилось перед израильтянами, так железный занавес раскроется перед советскими евреями». В то время как Конференция в поддержку советских евреев говорила только о «воссоединении семей», SSSJ требовала свободной эмиграции, игнорируя страхи истеблишмента, что утопическое требование широкого открытия ворот может помешать выполнению более реалистичной цели облегчения ограничений, наложенных на еврейский образ жизни в СССР. Начиная с 1 мая 1964 года, Бирнбаум настаивал на том, чтобы на митингах SSSJ всегда присутствовали плакаты с лозунгом «Отпусти народ мой». Он говорил о необходимости обращения к спасительной силе в еврейской истории – силе, которая начиналась с взаимной заботы и ответственности евреев друг за друга. Без такого смелого взгляда на проблему, не уставал повторять он, стратегия SSSJ, направленная на пробуждение диаспоры, обречена на неудачу.

      Ко времени, когда я примкнул к SSSJ, начальная неистовая и хрупкая фаза его деятельности закончилась. Организация, которую я открыл для себя, выбралась из спальни Бирнбаума и обрела свой офис, предоставленный ей Еврейской теологической семинарией. Ее митинги и демонстрации превратили ее в интегральную часть еврейской жизни Нью Йорка. Абрахам Джошуа Хешель, один из первых известных американских евреев, призвавших к проведению кампании протеста, выступил на митинге SSSJ и одобрил усилия Бирнбаума, придав тем самым движению столь нужную ему легитимность [14]. И SSSJ была уже не одинока в планировании демонстраций, как это было в первые месяцы ее деятельности. Бирнбаум стал инициатором образования Нью Йоркского Совета еврейской молодежи в защиту советских евреев, который объединил крупные еврейские молодежные группы; совместные усилия Совета и SSSJ позволили собрать на «Марш Геулы» в 1966 году свыше 15000 участников, и этот марш стал к тому времени самым крупным мероприятием, посвященным советским евреям [15]. И после этого всем нам вдруг показалось, что мечта SSSJ организовать демонстрацию с участием 100 тысяч евреев – магическое число, которое, как нам представлялось, превратит нас в крупное движение – не такая уж и иллюзорная.

      Тем не менее, разрыв между политической реальностью и нашим видением спасения был настолько велик, что только студенты и мечтатели могли его игнорировать. Следует иметь ввиду, что в те годы большинство основных фактов угнетения советских евреев не было еще установлено. Редкие сообщения в прессе о советских евреях обычно сопровождались словами «предполагаемое угнетение». Даже многие из тех, кто признавал правдивость наших заявлений, не были уверены в том, что преследования советских евреев были более суровыми, чем политика Кремля по отношению к другим религиозным и этническим группам. И внутри СССР еще не возникло сионистское движение, и поэтому часто казалось, что SSSJ действует в пустоте, без видимой реакции тех, кого она пыталась спасти.

      Наиболее болезненным из всего был неослабевающий скептицизм американских евреев. Какие существуют доказательства, спрашивали нас постоянно, что Советский Союз будет реагировать на наши протесты? И даже если каким-то чудом Советы поддадутся, на каком основании мы должны предполагать, что советские евреи, и особенно молодое поколение, вообще хотят быть евреями, если принять во внимание длящуюся десятки лет политику насильственной ассимиляции?

      Проинструктированный издаваемыми SSSJ справочниками активиста, которые имели дело именно с такими вопросами, я мог с готовностью предложить доказательства того, что Советы могут поддаваться давлению: приостановление судебных процессов по экономическим «преступлениям», изъятие из продажи в 1964 году грубой антисемитской книги «Иудаизм без прикрас», опубликованной Украинской академией наук. Не слишком впечатляющие достижения, конечно, но достаточные для того, чтобы убедить активистов SSSJ, что нам удалось найти формулу для спасения – чем больше протестов, тем больше советских уступок. Что касается того, хотят ли все еще советские евреи быть евреями, мы ссылались на то, что в начале 1960-х сначала сотни, а потом и тысячи молодых евреев собирались у единственной оставшейся в Москве синагоги на праздник Симхат Тора и плясали и пели песни на идиш. Этот феномен был для нас загадкой. Каким образом они узнавали, в какой вечер следует придти к синагоге? Кто брал на себя смелость организовывать их в стране, где любая форма организации, неподконтрольная коммунистической партии, считалась незаконной? Почему Кремль допускал это? И почему они собирались именно на Симхат Тора – вряд ли самый главный еврейский праздник? Но это празднование, казалось, подтверждало интуитивную уверенность Бирнбаума, что под гнетом репрессий существовало брожение и стремление к обновлению.

      Когда критики из истеблишмента и ортодоксальной общины обвиняли SSSJ в безрассудстве, мы отвечали им тем, что подчеркивали наше ответственное отношение к делу. SSSJ гордилась своими хорошими отношениями с полицией и даже с советскими официальными лицами [16]. Перед каждым мероприятием Рихтер должен был заготовить список «согласованных лозунгов», и начальник полицейского участка имел право конфисковать любой плакат, который, по его мнению, содержал подстрекательский текст. Одна из ранних листовок с приглашением активистов на встречу по планированию подчеркивала тот тон, к которому так стремился Бирнбаум. «Мы намерены хранить высокий уровень ответственности, присущий данному движению», говорилось в листовке. «Из этой студенческой закваски возникнет волна конструктивных, динамичных, но при этом ответственных действий» [17]. Для SSSJ «ответственный» означало не только мирный, но и законный. Даже ненасильственное гражданское неповиновение, которое было легитимировано движением за гражданские права и нарождающимся движением против войны во Вьетнаме, было для нас табу. Бирнбаум понимал, что американская еврейская община с трудом мирилась с уровнем кампании протеста, проводимой SSSJ, и что идея гражданского неповиновения может напугать еврейский истеблишмент и противоречит цели превращения его в активную силу. Достижение фундаментальных изменений в американском еврействе требовало не только ясного представления о цели и плана действий, но и терпения.

      Ограниченная в своих возможностях обратить на себя внимание масс-медиа приверженностью к «ответственному» уровню своих протестов, и не обладающая ресурсами для привлечения на демонстрации большого числа участников, SSSJ компенсировала эти недостатки другими путями. Рихтер арендовал для митингов небольшие залы и затем выпускал пресс-релизы, в которых говорилось о переполненных залах. Или он припарковывал свой грузовичок с усилительным оборудованием в деловом районе Манхэттена во время обычного обеденного перерыва, и газеты сообщали о тысячах участников митинга, не догадываясь о том, что большинство «демонстрантов» были, на самом деле, случайными прохожими, остановившимися послушать из любопытства. SSSJ ухитрялась привлекать внимание масс-медиа путем творческого использования религиозных праздников и символов. На Песах 1965 года, во время «Марша Иерихона», демонстрация, ведомая семью мужчинами, одетыми в молитвенные покрывала и трубящими в шофар, обошла здание советской миссии, чтобы «обрушить стены ненависти»; на Хануку в том же году демонстранты маршировали вслед за менорой высотой свыше пяти метров. И это не было для нас проявлением какого-то особого хитроумия. Мы верили в то, что не манипулируем религиозными ритуалами в политических целях, а обнажаем их значение, ведущее к спасению.

      Цель SSSJ – ставить советский режим в неловкое положение – достигалась путем «празднования» советских праздников, используя их для демонстрации лицемерия коммунизма. Классическим примером обращения советских символов против советского же режима явилась самая первая демонстрация SSSJ, проведенная 1 мая. Другим излюбленным праздником была годовщина большевистской революции 7 ноября. Один раз мы прервали про-советское празднование этой годовщины в одном из отелей на Манхэттене, на которое собрались, в большинстве своем, пожилые евреи-коммунисты; в другой раз мы пытались доставить в советскую миссию гигантский праздничный торт с надписью «Отпусти народ мой». Когда SSSJ хотела пощекотать Советам нервы, не было лучшей тактики, чем насмешка.