Из истории еврейского движения

Симпозиум по проблемам отказа по секретности

Эмиль Менджерицкий

Эмиль Менджерицкий (Москва), доктор технических наук в области электрохимии, был в отказе вместе со своей семьей с 1978 по 1988 годы. Принимал активное участие в движении отказников и активистов алии. Проживает в Иерусалиме.        В 1988 г. тогдашний руководитель СССР М.С.Горбачев отпустил практически всех отказников, удерживавшихся властями по мотиву так называемой «секретности». Эта акция сделала ранее подготовленную и ниже публикуемую статью «Два подхода» неактуальной для публикации в советской печати. Другая приводимая здесь статья о симпозиуме «Отказ по режиму», написанная уже в Израиле, не увидела ранее свет из-за странного отсутствия у тогдашней израильской прессы интереса к этой теме.

О московском симпозиуме «Отказ по режиму».

Эмиль Менджерицкий, д.т.н.

I

       В конце ноября 1987 г. в Москве был проведен симпозиум по проблеме «Отказ в выезде из страны по режимным соображениям. Юридические и гуманитарные аспекты» (сокращенно «Отказ по режиму»).

       Идея проведения этого симпозиума возникла в конце 1986 – начале 1987 г. в связи с двумя противостоящими друг другу обстоятельствами. С одной стороны, общее изменение обстановки в СССР (провозглашение «перестройки») создавало тогда надежду на возобновление – в известных пределах – еврейской эмиграции. С другой стороны, вышедшее в свет в августе 1986 г. постановление СМ СССР № 1064 узаконивало возможность для советских властей удерживать в стране на неопределенный срок лиц, желающих эмигрировать, но имевших в своем прошлом какое-либо отношение к секретным работам. В связи с этим вопрос об ограничениях выезда по секретности приобрел значение одной из центральных проблем борьбы за право евреев на эмиграцию. (Так сложилось, что для эмиграции армян, немцев и др. эта проблема оказалась менее актуальной).

       Из-за указанного постановления, опиравшегося, казалось бы, на соответствующие статьи Пакта о гражданских и политических правах и Хельсинского соглашения, эта проблема представлялась достаточно сложной и требующей весьма фундаментального рассмотрения, что и подсказало мысль о проведении симпозиума.

       В январе 1987 г. эта идея была сформулирована группой еврейских отказников с большим стажем в составе Павла Абрамовича, Эмиля Менджерицкого, Владимира Престина и Цили Райтбурд, которые выступили тогда с проектом соответствующего обращения.

       Сколь ни очевидной была эта инициатива, она далеко не сразу овладела массами отказников. Часть из них (группа Виктора Браиловского и др.) посчитала идею об открытом обсуждении режимного отказа опасной и даже провокационной. Другой группе не понравилось предложение не обсуждать конкретные сведения о месте и характере трудовой деятельности (направленное на снятие причины для вышеуказанных опасений). Она расценила такой подход как беззубый. Неучастие этих групп существенно осложнило проведение задуманного мероприятия.

       Тем не менее, к апрелю 1987 г. идея организации симпозиума получила достаточную поддержку, и обращение было принято на заседании инициативной группы из 31 отказника, состоявшемся 12 апреля 1987 г. Группа кроме москвичей, включала представителей Ленинграда, Горького, Новосибирска, Еревана.

       Работа по подготовке симпозиума осуществлялась до середины ноября, т.е. более 7 месяцев. За это время было подготовлено около 50 докладов, выпущено 2 сборника материалов симпозиума, проведена пресс-конференция о ходе его подготовки, установлены связи с зарубежными коллегами, намечавшими провести аналогичные симпозиумы, сделаны попытки привлечь к проводившейся работе советские власти и организации.

       Симпозиум был проведен в Москве 23 – 25 ноября 1987 г. и вызвал большой интерес среди отказников и зарубежной общественности. Ввиду отказа московских властей предоставить для него соответствующее помещение, он проводился на частных квартирах. В симпозиуме приняло участие, несмотря на стесненные условия, более 130 человек. В адрес симпозиума поступили многочисленные приветствия из Великобритании, США, Израиля, Швейцарии, Бельгии и других стран.

       Было проведено два пленарных и три секционных заседания, на которых, кроме 50 докладчиков, выступило еще около 60 человек. Заседания симпозиума закончились выпуском итогового документа и принятием обращения к участникам встречи в верхах, состоявшейся в Вашингтоне 8 – 10 декабря 1987 г.

II

       Как видно из предыдущего, проведенный симпозиум касался лишь одного из многочисленных направлений происходящей сейчас в СССР борьбы общественности за права человека. Однако сам факт его проведения и некоторые аспекты его проблематики имеют значение, выходящее за рамки данного направления.

       Право свободно покидать страну обитания является одним из главных достижений процесса демократизации, постепенно захватившего человечество на протяжении последнего тысячелетия его истории. Однако у советского народа в период сталинского правления это право, как, впрочем, и многие другие права, было отнято. Эмиграция евреев, вынужденно разрешенная Советским правительством в 70-х годах, явилось радикальным прорывом в этой системе ограничений фундаментальных свобод советских граждан.

       Однако с самого начала эмиграции советские власти чинили ей разнообразные препятствия. Для этого они изобретали многочисленные приемы, из которых на сегодня в качестве главного оказался отказ по режиму. Этот мотив для ограничения в выезде всегда был наиболее удобным, так как он по самому своему характеру, казалось бы, исключал необходимость его аргументации.

       Соответственно тема режимного отказа, находясь под строгим табу, никогда не появлялась в советской печати. Впрочем, до возникновения идеи проведения симпозиума, то есть до 1987 г., эта тема сколько-нибудь серьезно не рассматривалась и за рубежом. Поэтому организаторы симпозиума видели свою задачу, в первую очередь, в преодолении этого «заговора молчания». Это, в частности, должно было позволить выяснить, является ли мотив секретности действительной причиной отказов, или он служит лишь прикрытием для иных целей, которые преследуют власти при вынесении решений об ограничении в выезде.

       Поскольку, однако, наличие тех или иных мотивов было очевидно и без серьёзных исследований, представлялось, что основное внимание симпозиума должно было быть сосредоточено на юридических вопросах. Необходимо было установить, в чем действующая процедура принятия решений об отказах и сами решения не соответствуют: а) общей системе права, принятой в СССР; б) международным обязательствам Советского Союза; в) международной практике режимных ограничений.

       Другая группа вопросов, подлежащих рассмотрению, должна была содержать акцент на рассмотрении противоречия феномена режимного отказа с провозглашаемыми советским руководством принципами демократии, гуманизма и нравственного обновления общества, а также борьбы за мир и разоружение. Анализ этих противоречий мог лечь в основу тех предложений, которые составили бы итоговые рекомендации симпозиума.

       Сформулированная таким образом постановка проблемы, вынесенной на симпозиум, чётко определила не только его цели, но также его рамки и характер его взаимодействия с другими направлениями борьбы за социальный прогресс в СССР.

III

       Обращаясь теперь к содержанию самого симпозиума, мы, учитывая регламент, а также то, что все сделанные на симпозиуме доклады опубликованы в «самиздатных» сборниках, ограничимся здесь обсуждением лишь некоторых проблем, поднятых в этих докладах и представляющихся нам либо наиболее важными, либо интересными в дискуссионном плане.

       Большая часть выступлений на симпозиуме посвящена личным судьбам жертв режимного отказа. Из этих описаний вытекает, что этот изобретенный советскими властями институт привел к возникновению в стране особой социальной группы так называемых отказников, пребывавших по 10 – 20 лет в неопределенном состоянии ожидания и бесправия. У них не было узаконенных способов борьбы за удовлетворение своей основной жизненной потребности. Отказники были лишены статуса лояльных граждан, что означало для них на практике потерю многих прав и возможностей, которыми обладают другие граждане. Чем дольше они пребывали в отказе, тем более ломались их судьбы. У отказников не было дороги назад, но их не пускали и вперёд, даже не указывая срока удержания их в этом состоянии.

       Естественно, что отказники рассматривали свою ситуацию как ничем не спровоцированное и неоправданное наказание, как атавизм произвола сталинского времени.

       Между тем, ещё Всеобщая декларация прав человека, принятая ООН почти 40 лет назад, призвала все страны, включая СССР, обеспечить всем гражданам право свободно покидать свою страну. Декларация была рекомендательным документом. Но с 1976 г. вступил в силу Пакт о гражданских и политических правах, предусматривающий свободу эмиграции как право граждан и имеющий для СССР как страны, ратифицировавшей Пакт, силу закона. Однако до сего времени в Советском Союзе не издано внутреннего закона, который гарантировал бы возможность осуществления этого права для всех граждан.

       На основании уже упоминавшегося Постановления № 1064, вошедшего в силу лишь с 1 января 1987 г., официально может быть разрешен выезд лишь узкой группе лиц, имеющих вызовы от ближайших родственников, и то не в полном её составе, а лишь в той её части, которая не осведомлена о так называемой секретной информации.

       Важной особенностью этого постановления является отсутствие в нём какой бы то ни было регламентации режимного ограничения, что исключает возможность судебной защиты. Кроме того, Постановление подразумевает сохранение абсолютной секретности процедуры рассмотрения ходатайств, предотвращающее вмешательство в этот процесс заявителя, общественности и прессы, т.е. недопущение в него механизмов гласности. Это позволяет властям осуществлять полный произвол по отношению к ходатайствующим о выезде. Таким образом, с позиции режимных отказников выход в свет постановления № 1064 означает сохранение за властями права на узурпацию решения вопросов выезда. Иными словами, оно узаконивает беззаконие.

       Можно предполагать, что власти видят эту коллизию несколько иначе. Они считают, что предусмотренный Постановлением запрет выезда так называемых носителей секретности опирается на оговоренную статьей 12 Пакта возможность ограничивать соответствующее право граждан в целях охраны государственной безопасности. Эта возможность толкуется ими как основание для отнесения вопросов выезда к области административного права, которое характерно тем, что коллизии в этом случае могут разрешаться односторонне, а именно юридически властными предписаниями администрации, для которой приоритетными являются интересы государства.

       Если это предположение верно, то при этом власти совершают две ошибки. Вышеуказанное толкование статьи 12 Пакта подразумевает презумпцию виновности отказников, что неправомерно. Но важнее другое. В случае выездной проблемы речь идет, с одной стороны, о жизненно важной потребности личности, о её судьбе, а с другой стороны – о заботах государства, носящих, как правило, перестраховочный или эфемерный характер. Когда власти десятилетиями удерживают людей в состоянии отказа, мотивируя это тем, что секрет ещё не устарел, они проявляют гипертрофированное уважение к секретам и полное пренебрежение к личности. Психологически это определяется тем, что и первое и второе весьма характерно для российской традиции.

       Каковы же пути преодоления режимного отказа?

       Радикальным средством решения этой проблемы, несомненно, является борьба за конституционные гарантии права на свободу эмиграции без каких бы то ни было режимных ограничений (за исключением тех, которые оговариваются при приёме на работу). Однако, судя по темпам узаконивания демократических преобразований в стране, эта цель относительно далекая, и она не имела прямого отношения к чаяниям режимных отказников, как правило, оторванных от семей и томящихся в этом состоянии уже многие годы.

       Одним из возможных путей решения их проблемы явилось бы привлечение судов для защиты их права на выезд в соответствии с Пактом. Однако автор этих строк отстаивал на симпозиуме иной подход. В теперешней ситуации в стране и, в частности, в условиях отсутствия независимого от других властей суда в качестве паллиативной меры более целесообразной представлялась борьба за административной решение - отпустить всех отказников, у которых прошло более 5 лет с момента их ухода с режимного предприятия.

       Эта мера является оптимальной, поскольку представляет собой компромисс между интересами государства и личности и одновременно упрощение достаточно сложной проблемы. Простота этого принципа определяет и возможность весьма просто контролировать его исполнение; его реализация устраняет трудности, связанные с секретностью предмета рассмотрения и т.д.

       Вопрос о нормировании предельного срока отказа уже обсуждался представителями западных стран на Венских переговорах. Так как в этих странах по существу отсутствуют режимные ограничения, они предложили установить этот предел на уровне 1 года. Для наблюдателя, находящегося по эту сторону границы, более реальным и актуальным казалось предложение, чтобы Советский Союз для начала - в порядке сближения с позицией его западных контрагентов – незамедлительно выпустил всех, кто уже отсидел в отказе более 5 лет. И уже после реализации этого предложения следовало бы обсуждать более фундаментальные проекты, включающие на каком-то этапе полную ликвидацию режимных ограничений.

       Важно здесь еще отметить – и эта идея широко обсуждалась на симпозиуме – что, независимо от длительности устанавливаемого предельного срока, сам факт достижения международного соглашения по режимным ограничениям на выезд сыграл бы весьма благоприятную роль для установления климата международного доверия, возможно сравнимую с ролью соглашений о разоружении.

IV

       Широко известно, что с некоторых пор вопрос об эмиграции евреев из СССР стал одной из главных тем диалога между Западом и Советским Союзом. Организацией симпозиума режимные отказники заявляли о себе как о независимых участниках этого диалога.

       В соответствии с этой позицией с самого начала подготовки симпозиума, в апреле 1987 г., в советские органы (в юридическую комиссию Президиума Верховного Совета СССР и Агентство печати «Новости») было направлено предложение о привлечении к этой работе официальных советских представителей. В октябре в газеты «Известия» и «Московские новости» направлялось приглашение участвовать в пресс-конференции, устроенной рабочей группой симпозиума. На сам симпозиум были приглашены представители семи советских институтов и организаций. Однако все эти приглашения были проигнорированы.

       Объективности ради надо отметить, что советские власти никак не мешали подготовке и проведению симпозиума. И на том им спасибо. В этом плане репрессивная традиция была ими преодолена (чего нельзя сказать об их отношении к таким мероприятиям как демонстрации и митинги). Но до свободного обсуждения социальных конфликтов с гражданами на равных власти – судя по их игнорированию симпозиума – к концу 1987 г. еще не дошли. Они по-прежнему старались решать такие вопросы в тайне от тех, кого они более всего касаются. Они по-прежнему еще предпочитали действительной законности такие законы, которые сохраняли им полную свободу рук для осуществления собственной воли.

       За 1,5 года, прошедшие с момента проведения симпозиума положение существенно улучшилось, и большинство отказников получило разрешение на выезд. Осуществлено это было не путем усовершенствования закона, а с помощью административных решений. Объективно это подтвердило правильность одной из высказанных на симпозиуме и описанных выше точек зрения.

       Можно считать, что симпозиум 1987 г. по своей массовости, энтузиазму и эффективности, а также в связи с тем, что он инициировал последующую активность отказников, был достаточно успешным. Однако его проведение выявило ряд организационных, политических и психологических проблем, которые явились следствием, в первую очередь, отсутствия у организаторов симпозиума опыта проведения подобных мероприятий. Не обошлось и без попыток отдельных участников симпозиума использовать его в своих личных целях, шедших иногда вразрез с его коллективным характером.

       Все это, как и содержание сделанных докладов, еще ждет своего анализа и более подробного освещения в израильской прессе, которая до сего времени уделяла симпозиуму незаслуженно мало внимания.

Иерусалим,
май 1989 г.

О двух концепциях диалога с властями

Размышления после симпозиума.

Эмиль Менджерицкий

I

       В советской действительности, где и до сих пор многое окружено завесой тайны и демагогии, оценка роли и значения любого социального события не может быть делом простым и очевидным. Тем более это относится к симпозиуму «Отказ по режиму», проведенному режимными отказниками в Москве 23 – 25 ноября 1987 г., поскольку власти его проигнорировали и полностью замолчали. На что все же можно опереться в попытке дать ему подобную оценку?

       Во время подготовки симпозиума и после него власти осуществили беспрецедентный выпуск старых отказников. Было ли это просто совпадением? Организаторы симпозиума льстят себе уверенностью, что он сыграл здесь свою роль и в определенной мере содействовал этому выпуску. Как минимум, эта роль определялась тем, что симпозиум преодолел табу на обсуждение вопроса о режимных ограничениях. Вышли книги докладов. Возник некий резонанс за рубежом. И, в конце концов, это было первое массовое мероприятие евреев-отказников после длительного периода застоя.

       Но с другой стороны, очевидно, что непосредственная реакция на симпозиум и его влияние могли быть значительно большими, если бы не один пробел в его проведении. Хотя на симпозиуме был представлен ряд достаточно содержательных и интересных точек зрения, серьезной дискуссии между их носителями не произошло. В то же время подобная дискуссия могла бы существенно прояснить ситуацию и способствовать выработке более четкой стратегии борьбы за эмиграцию и тем самым увеличить значение симпозиума.

       Настоящая статья преследует цель частично восполнить этот пробел, чем и обусловлен ее полемический характер.

       В последнее время отказниками развернута весьма активная и решительная деятельность, выразившаяся в проведении демонстраций и митингов, организации походов в различные советские учреждения, в принятии различных обращений и петиций. При этом, однако, лозунги, под которыми проводились эти мероприятия, в основном, базировались лишь на одной из концепций, развитых на симпозиуме. В виде формулы она сводится к утверждению, что советские власти, отказывая ходатайствующим евреям в выезде из страны по режимным соображениям, поступают незаконно. Легко заметить, что в этой позиции кроется определенная слабость, состоящая в том, что нельзя кого-либо обвинять в нарушении закона в условиях, когда подразумеваемый в этом обвинении закон просто-напросто отсутствует.

       А то, что соответствующего закона по сути дела нет, было показано на симпозиуме, и особенно четко канадским юристом Ирвином Котлером во время его встреч с отказниками в январе 1988 г. в Москве. Ведь единственный официально действующий в настоящее время внутренний советский документ по вопросу эмиграции (Постановление СМ СССР № 1064 от 28.08.86) ни по каким признакам под понятие юридического закона (по крайней мере, в части режимных ограничений выезда) не подпадает. Он лишь узаконивает право государства поступать в данном вопросе по своему произволу, предоставляя ходатайствующим лишь возможность многократно подавать заново свои заявления. К тому же это Постановление вообще посвящено не эмиграции, а, в некоторой своей части, проблеме воссоединения семей.

       Правда, существует еще международный Пакт о гражданских и политических правах, имеющий для СССР силу закона, Но этот документ не внутренний, а международный, и вопрос о его реализации в СССР не так уж и прост. Вкратце трудности здесь сводятся к тому, что ОВИРы имеют некие объективные основания утверждать, что они не могут руководствоваться Пактом, так как в нем, с одной стороны, предусмотрено право государств ограничивать выезд из соображений государственной безопасности, а с другой стороны, исполнение этого права в нем никак не регламентируется. Более того, в Пакте содержатся указания на то, что эти ограничения могут рассматриваться властями в административном порядке, что ОВИРы (или находящиеся под этой крышей органы) и осуществляют.

       Как нам представляется, на этом фоне несомненный практический интерес вызывает иной подход, который также нашел свое отражение на симпозиуме в ряде докладов, но который на практике не был пока сколько-нибудь последовательно реализован. В отличие от первого, который можно считать юридическим, этот второй подход следует назвать социально-гуманитарным.

       Эта концепция исходит из того, что Советский Союз, несмотря на перестройку, еще не стал по настоящему правовым государством, что определяется многими обстоятельствами и в первую очередь тем, что действующие в Советском Союзе нормы по правам человека государством не обеспечиваются и потому не имеют силу законов. Происходящая в стране демократизация будет, очевидно, сопровождаться борьбой граждан за такие социальные изменения, при которых их права будут гарантироваться. Это будет осуществляться путем активизации отдельных социальных групп. Однако, это длительный процесс, требующий изменений как в области инструкций, так и в правовом сознании большой части народа. Ныне он только начинается.

       Раз это так, то целесообразно поставить вопрос следующим образом. Поскольку в стране по существу нет ни законодательства об эмиграции, ни правовой перспективы для его реализации в ближайшем будущем, проблема длительных режимных отказников (а мы здесь делаем акцент именно на них) должна ставиться не в юридическом, а в более общем и, следовательно, социально-гуманитарном плане. Необходимо подойти к ней как к некоему социальному конфликту, который, ввиду отсутствия разработанной ранее регламентации его преодоления, должен быть разрешен методом социального компромисса. В возникшей коллизии мы имеем столкновение интересов государства, с одной стороны, и социальной группы отказников, с другой. Отказникам необходим выезд немедленно; власти считает необходимым удерживать их людей до 15-20 лет (судя по имеющимся прецедентам).

       Так как предмет конфликта включает момент секретности, не допускающий разбора вопроса с полноценным участием обеих конфликтующих сторон, спор может быть разрешен лишь на основе формального компромисса, каковым является установление взаимоприемлемого предельного срока отказа при ликвидации секретной части процедуры принятия решения. Выбор нормы для предельного срока может рассматриваться как задача нахождения оптимального решения, которое в данном случае возможно лишь как результат качественных выкладок.

       В ряде докладов, прочитанных на симпозиуме, были приведены веские соображения в пользу того, что в качестве такого срока должны быть установлены 5 лет. Не повторяя всех аргументов, приведенных в докладах, укажем на главный из них: при узаконении этого срока государство идет на весьма небольшой риск, а человек теряет такой отрезок своей жизни, который может рассматриваться как предельно допустимый для него с точки зрения его жизненных перспектив.

       Сформулированный таким образом социально-гуманитарный подход имеет не только логические, но и исторические предпосылки.

       Как известно, со второй половины 40-х годов Сталиным была начата и проводилась с нарастанием политика государственного антисемитизма. С этого времени евреи в СССР были поставлены вне закона. На них перестал распространяться принцип равноправия граждан независимо от национальности. Эта дискриминация касалась широкого круга прав и привилегий, включая образование, занятие престижных должностей, право трудиться в некоторых областях, возможность развивать свою культуру и т.д.

       К 1953 г. всё было подготовлено для геноцида еврейской части населения СССР. После смерти Сталина вопрос о геноциде был снят, однако дискриминация по отношению к евреям продолжалась с некоторыми колебаниями до самого последнего времени. Подчеркнем, что эта политика осуществлялась не на основе каких-либо официальных указаний или документов, а в соответствии с тайными инструкциями. Но никакие попытки преодолеть ее как незаконную и противоречащую Конституции не достигали цели. И это естественно, ибо законность неотделима от защиты её государством. В данном случае само государство, призванное (в западном понимании) охранять закон, проводило политику, далеко выходящую за рамки закона.

       Политика государственного антисемитизма весьма способствовала росту еврейского самосознания и, в том числе, возникновению движения за эмиграцию, начавшуюся в конце 60-х годов. Характерно, что эмиграция была властями санкционирована столь же неюридическим образом, как и предшествовавшая ей дискриминация. Таким образом, государство предпочитает рассматривать выезд евреев как юридически не регламентированный социальный процесс. Обе стороны этого процесса - государство и евреи - могли быть вполне им удовлетворены, если бы не появился институт отказников. Этот институт был создан государством опять же без всякой юридической регламентации. И в этом власти проявили некую последовательность, поскольку нет нужды формулировать норму на ограничение выезда по режиму, если системой права не узаконена эмиграция в целом.

       Ввиду отсутствия официальных разъяснений, ходатайствующие о разрешении на выезд могли руководствоваться лишь очевидным внешним признаком происходящего, что власти почему-то начали выпускать лиц еврейской национальности. Однако вскоре практика показала, что это впечатление неточно и что некоторым евреям отказывают в выезде.

       В результате этих ограничений в составе советского еврейства возникла социальная группа отказников, отношения которых с властью оказываются еще менее формализованными, чем у остальных евреев.

       Создавая эту группу, власти полагали, что они сумеют ею легко манипулировать, как это им удавалось во многих других случаях. Предполагалось, в первую очередь, что эта группа станет жупелом, отпугивающим других «полезных» евреев от мысли об эмиграции. Однако здесь власти встретились с иной ситуацией, определяемой особенностями евреев как народа, а также особо сильным давлением Запада. И, несмотря на их крайнее нежелание, властям приходится и придется в дальнейшем идти на компромисс.

       Впрочем, как показывают дискуссии, происходившие по этому поводу после симпозиума, идея компромиссного подхода нелегко находит себе дорогу и в среде отказников. Последние, как и все советские люди, более склонны к ничем не обусловленным решительным требованиям, чем к учету интересов и мотивов оппонента. Позиция компромисса воспринимается ими как проявление беспринципности, как некая сделка с совестью.

       В этой связи надо напомнить, что более агрессивная позиция предполагает, среди прочего, то непременное условие, что основным субъектом диалога с советскими властями выступает Запад. Если же отказники хотят играть в диалоге свою независимую роль, то путь компромисса представляется более продуктивным. Это вытекает из суждения, что современная ситуация в СССР принципиально отлична от той, которая имела место в конце 60-х годов. Тогда порыв еврейской отваги весьма способствовал прорыву заслона для эмиграции. Теперь другие времена.

II

       Из этого рассмотрения вытекает следующее уточнение программы коллективных действий, которые теперь осуществляют отказники в их борьбе за выезд.

       Представляется очевидным, что перед отказниками стоят две, хотя и связанные, но всё же достаточно различные задачи:
1)борьба за собственный выезд
2)участие в движении за узаконение права советских граждан на эмиграцию.

       Первая задача требует для ее решения динамических действий, которые на данном этапе должны совершаться под социально-гуманитарными лозунгами типа:
а) Отпустить всех отказников, кто ушел с секретной работы более 5 лет назад (в адрес всесоюзного УВИРа),
б) Отпустить всех больных и стариков из разделенных семей (в адрес Президиума Верховного Совета).

       Эти действия могут иметь форму месячников, распространяемых и на зарубежную активность.

       Вторая задача носит значительно более долговременный характер и имеет юридическую направленность. Ее реализация представляет собой борьбу за принятие полноценного и действенного закона о праве на эмиграцию. Эта борьба, необходимая для обеспечения нормального эмиграционного процесса в будущем, должна ориентироваться на происходящие в стране демократические процессы.

       Представляется, что указанные две задачи не должны смешиваться, вплоть до того, что они не должны совмещаться в одних и тех же заявлениях и демаршах. В этом случае в умы всех участников процесса, включая и западных болельщиков, будет внесена большая ясность, а у советских властей будет меньше возможностей уклоняться от решения проблем эмиграции.

       Поясним последнее следующими примерами.

       Во время одной из встреч, состоявшейся в марте 1988 г. между отказниками и представителями властей, последние охотно вступили в дискуссию о несоответствии советской эмиграционной политики Пакту о правах. При этом они опровергали обвинения в нарушении Пакта ссылкой на то, что неинкорпорированность Пакта в советскую систему права имеет аналогию в практике других государств, и что вообще такие международные соглашения, если они в чем-то не соответствуют системе национального законодательства, могут рассматриваться как договоренности о цели, а не о регламентации норм в настоящем. Так как согласно Пакту государства сохранили свой суверенитет над вопросами прав человека, трудно найти сильный ответ на это возражение.

       В ходе одного из телемостов советская сторона приблизительно по тому же поводу использовала тот аргумент, что советский народ в его основной массе не требует свободы эмиграции. И это тоже нелегко опровергнуть, поскольку заметных признаков противоположной тенденции не так уж много. Подобные аргументы, уместные в ситуации, когда актуальные вопросы выезда отказников самими отказниками смешиваются с проблемами советского законодательства, позволяют советским чиновникам уходить от обсуждения бесспорных претензий и сохранять некоторую респектабельность в глазах западного наблюдателя.

       Более того, в отдельных случаях власти могут пойти навстречу юридическим требованиям отказников, демонстрируя, что они перестраиваются, не решая при этом вопроса по существу. Так это было в отношении требования давать письменные ответы на заявления – ответы начали поступать, но без обоснованных мотивировок отказа.

       Может возникнуть следующее сомнение: а нужно ли выискивать более логичную или более точную концепцию диалога, если оба его участника не раскрывают в нем своих истинных мотивов? Ведь советские власти, выдвигая режимные соображения в качестве причины отказов, в основном прикрывают ими свое нежелание разрешить свободную эмиграцию полезных для государства граждан. Со своей стороны, отказники, участвуя в попытках диалога с властями, рассчитывают не столько убедить их, сколько сделаться им неудобными, а также лишний раз продемонстрировать Западу, что Советский Союз без законных на то оснований нарушает права человека. Однако нам представляется, что любой диалог, если он затевается, должен вестись максимально серьезно и адекватно обсуждаемой ситуации. Только тогда можно рассчитывать на его успех. Да и западный наблюдатель только в этом случае сможет извлечь из него убедительные аргументы. А убедительность социально-гуманитарной аргументации очевидна.

       Ведь современная установка советских властей отпускать отказников лишь после того, когда секреты, которыми они формально обладали, полностью перестанут быть секретами, означает абсолютное пренебрежение интересами личности по сравнению с эфемерной угрозой для государства. На практике эта установка приводит к жизненным катастрофам, разрушению семей и другим необратимым потерям, творимым в условиях произвола и бесконтрольности.

       Если человек, преодолев разнообразные трудности и колебания, принял решение о выезде, длительное удержание его в стране не воспринимается им иначе, как пребывание в заключении. На эту психологическую травму накладывается чисто материальный ущерб, который он несет из-за потери многих лет в продуктивном возрасте, которые ему столь необходимы для адаптации в новой среде обитания. Как уже было сказано, и 5 лет существования в отказе – слишком большой срок, который он вынужден вычеркивать из своей жизни. Но многие еще ждут по 8, а некоторые и более 15 лет. Это уже катастрофа. Среди них и больные, и старики, и те, чьи непосредственные коллеги уже давно уехали, и даже те, у кого и формально не было никакой секретности.

       Кто и на каком основании их задерживает? Официальные представители утверждают, что их задерживают обоснованно. Но, во-первых, ввиду узурпации властью процедуры принятия решений и ее секретности эти представители, включая самого Горбачева, не могут гарантировать отсутствия произвола, тенденциозности и перестраховки при принятии этих решений. И, во-вторых, если даже поверить в их обоснованность, где же гуманизм и демократичность, где же новое мышление, провозглашенные с высоких трибун?

       Или, может быть, это опять только слова?

Москва,
май 1988 г.