Воспоминания

Будни нашего «отказа».

Евгений Клюзнер

      Отшумели будни нашего «отказа». Живы мы, покуда память ворошит прожитое. Картины прошлого пробуждают в душе ненависть к России, к послушному народу, наказываемому без закона, что стало постоянным (естественным) состоянием. Вопрос «почему?» каждый из нас задавал себе. Сейчас он уже излишен.

----- * -----

      1948 год. Я, 14-летний подросток, с родителями пришёл во Дворец культуры на лекцию о государстве Израиль. Зал был полон. Лектор, майор-еврей, прочитал содержательную лекцию. К нему со всех концов зала поступали записки. Сортировавшая записки помощница передала ему две пачки. Большая пачка содержала вопрос: разрешат ли выезд в государство Израиль. Ответ был ясен. Отношение моего отца к советской власти мне было известно. Он вышел из партии в 1926г., поняв, куда всё идёт. Любое славословие в адрес советской власти по радио вызывало у него ругань с элементами мата. Я многого тогда не понимал. Сам себе я задавал вопрос: «Если нам здесь так плохо, то почему там будет хорошо?» Потребовалось время, чтобы многое понять.

----- * -----

      1958 г. После 4-х лет срочной службы я вернулся в гражданскую жизнь. Впереди работа, учёба, спорт, развлечения. Хотелось понять, чем дышат мои друзья и ровесники, избежавшие службы. Запомнился праздник Симхат-Тора в октябре 1958 г., наблюдалось братание. Осенью я случайно попал на диспут, организованный треугольником на одном из факультетов Университета. Тема: «Дети – продолжатели славных дел своих отцов». Ситуация быстро вышла из-под контроля организаторов. С мест студенты выкрикивали, что отцы оставили разваленное сельское хозяйство, которое они ощутили на сельскохозяйственных работах, вспоминали о позорном «деле убийц в белых халатах», о реабилитации невинно пострадавших. Мне было интересно наблюдать за реакцией сидевших в президиуме. Начиналось осознание происходящего.

----- * -----

      В 1959 г. на ленинградском заводе «Энергия» было проведено показательное обсуждение сотрудника завода, еврея. Он собирал по стране факты надругательств над еврейскими кладбищами и синагогами. При попытке передачи собранного материала иностранным журналистам он был задержан. На собрании он заявил, что считает недостаточным внимание властей к этой проблеме. Сотрудник КГБ, ведший собрание, заметил, что такие факты не типичны для советских людей. По факту вандализма открыто уголовное дело. Присутствующая масса рабочих (передовики производства, партийцы и профорги) была сдержанна. Некоторые требовали его увольнения, считая, что он позорит коллектив завода. Никаких грубых выкриков не было. Мать задержанного осудила поступок сына, рассчитывая на снисхождение органов, заявив, что отец его погиб на фронте. Инженерно-технический состав завода был на треть еврейским. От общественности выступил инвалид войны, бывший танкист, еврей. Руки его носили следы ожогов, лицо было обезображено, на глазу чёрная повязка. Вместо носа – гладкое место, из которого торчала трубочка для дыхания. Он говорил, что на фронте все были братьями и т.д. Резкого осуждения поступка парня не было. Наблюдая за лицами евреев, я видел растерянность и ощущение неловкости. Лично я считал тогда, что борьба бесполезна, памятуя об участи родных и близких. Спустя 15 лет завод вошёл в НПО, и новое руководство сократило практически всех евреев. С инвалидом-танкистом обошлись мягче, переведя в подразделение, не отвечающее его знаниям и интересам, сохранив зарплату. Коллективное письмо уволенных в горком партии не дало результата.

----- * -----

      В 1980 году, после отъездов моего сослуживца Абрама Кипниса, а также Валентины Хаит я окончательно принял решение о том, что надо уезжать. Надоело быть евреем, находящимся под тенью антисемитизма. Всем нам это знакомо и понятно. Но если, оглянувшись назад, вспомнить «дело врачей-убийц в белых халатах» (1953 г.), синайскую кампанию (1956 г.), венгерские события, выступление В.Гомулки по польскому радио, назвавшего евреев «неполноценными гражданами», и тем самым вытолкнувшим практически всех евреев из страны, решение моё было закономерным.

      В течение 1980-81 годов я приобрёл новых знакомых, двигаясь на ощупь, помня, что новый кандидат на выезд (или отказ), проявляющий чрезмерное любопытство (любознательность) может вызвать негативное отношение. Первой семьёй отказников, проявивших внимание, были Даня и Сарра Фрадкины. Очень приятная пара. Даня казался сломленным обстоятельствами, тогда как Сарра выглядела уравновешенной и жизнестойкой. У них я познакомился с книгами: Яков Цур «И восстал народ», Герман Вук «Это бог мой», Сессиль Рот «История евреев».

      Даня Фрадкин дал мне адрес Гриши Кановича. Я бывал там несколько раз. Впечатление от этих посещений, как от толкучки. Гриша Канович казался приветливым и гостеприимным хозяином. В Израиле он обосновался в кибуце Саса. Находясь в Израиле, я обращался к нему несколько раз по телефону по поводу совета о трудоустройстве. Каждый раз ощущал его нежелание что-либо подсказать и посоветовать.

      Перед отъездом Гриша Канович передал «лидерство» Яше Городецкому. Начало казалось многообещающим с точки зрения консолидации. О старых отказниках были известны имена и краткие характеристики. Они замыкались на себя и не особенно снисходили к проблемам «молодых» отказников. Исключениями были Фрадкины, Таратута, Зеличёнок, Ирина Леин - стойкая, спокойная, приветливая и обаятельная женщина, излучавшая уверенность. В 1981-82 гг. вокруг Яши Городецкого стали группироваться «молодые» отказники: Бурштейны (отец и сын), Лембриков, Фридман, Сальман, Эльман, Вайнерман, Вассерман, Цывин, Чудновский, Виленчик, Дежур, Эрлих, Юра Фур и др.

----- * -----

      17 мая 1981 г. на квартире Гриши Вассермана собрались евреи на лекцию о еврейских праздниках и традициях. Собравшихся было очень много. Стояли, прижавшись друг к другу. В разгар лекции в квартиру ворвался наряд милиции с начальником отдела внутренних дел. Было заявлено, что они явились по просьбе жильцов дома, так как из квартиры исходит шум. Шум мог быть от дыхания собравшихся. Канович резким тоном стал требовать у них объяснений по поводу вторжения в квартиру. К нему никто не обращался, но он стал требовать, чтобы к нему обращались с приставкой господин. Он уже имел выездную визу и улетел 18 мая. Среди присутствующих находился Женя Леин, который также требовал объяснений причины вторжения. Начальник приказал капитану милиции задержать Леина на основании того, что он (Леин) бил капитана по ногам. Это была наглая ложь, сказанная при всех. Канович попросил окружить лектора кольцом, чтобы он смог продолжать лекцию. Начальник приказал сфотографировать всю массу собравшихся. Затем все присутствующие были переписаны. Среди ворвавшихся в квартиру находился Лейкин Анатолий Исаакович. Лейкин представился как председатель комиссии по религиозным культам. Вошедшие старались сорвать лекцию, и особенно усердствовал Лейкин. Он горланил больше всех, требуя прекратить лекцию. Я случайно оказался рядом с ним. Охлаждая его рвение, я наступал ему на ногу и иногда локтем бил в живот. На некоторое время он замолкал, а потом всё начиналось сначала. Переписанный народ расходился. Капитан милиции капнул начальнику на меня. Видимо, он заметил, что я придавливал Анатолия Исааковича. Я заявил, что было очень тесно, и Анатолий Исаакович навалился на меня, а я отталкивался от него, так как ощущал неприятный запах. Начальник сказал, что сейчас им нужен только Леин. Я был отпущен последним.

      После этого поступило сообщение по месту моей работы. Я уволился. Из инженеров перешёл в разряд работяг. Не я первый, не я и последний. «Процесс пошёл». А Леин был осуждён по статье «хулиганство» и сослан на «химию». В это время я работал на витаминном заводе и имел возможность посылать ему глюкозу с витамином С.

----- * -----

      1982 год запомнился двумя событиями:
      1) В квартире Рабиновича (имя не помню) на Московском проспекте произошла встреча с туристом из Израиля. Его рассказ об Израиле давал радость понимания правильности выбора. Было много вопросов. Запомнился вопрос Яши Городецкого о возможности автономного развития евреев в системе СССР (имелось в виду проблема истории и культуры). Это вызвало дружный смех.
      2) По предложению нескольких человек была создана инициативная группа членов-учредителей для организации общества по изучению истории, культуры и традиций еврейского народа. Состав членов-учредителей: Яша Городецкий – председатель, Володя Лембриков, М.Вайнерман, Чудновский, Фрумкин, Эдуард Бурштейн, Евгений Клюзнер. Общий состав - 10 человек. Остальных не помню. Возможно, Эдуард Эрлих. Обоснование создания общества грамотно изложили: Вайнерман, Чудновский, Фрумкин. Заявление было направлено в горисполком Ленинграда. Затем поступило приглашение из горисполкома. Городецкий и ещё несколько членов посетили горисполком. На заседание пригласили одного Городецкого. Это, возможно, было ошибкой членов проектируемого общества, которую можно объяснить только неопытностью. В создании общества было отказано. Яша сложил с себя полномочия председателя. Горячие головы обвиняли Яшу в трусости. На это он заявил: «Я оставил знамя в горисполкоме. Кто хочет, может поднять его». Желающих не нашлось. Основным критиком Яши стал Володя Лембриков, личность довольно непонятная. Уж очень он был прямолинеен и резок в своих суждениях. В дальнейшем Лембриков выпал из поля зрения. Было известно, что он организовал вокруг себя небольшую группу пенсионеров, где проводил лекции, довольно неинтересные.

      С каждым из членов-учредителей беседовал сотрудник КГБ, или Конторы Глубокого Бурения, как мы его называли. Мною занимался Прокофьев С.П., проходящий службу на Литейном проспекте (здание КГБ, известное под названием «Большой дом»). Разговор носил ознакомительный характер. Он предложил сотрудничество, обещая через год-два дать разрешение на выезд. Я спросил его: «Как быть с дискриминацией по 5 пункту во многих сферах повседневной жизни?» Он ответил, что будем выжигать калёным железом. Прокофьев оставил мне свой телефон. Спустя несколько лет я позвонил ему и сказал, что у меня есть факты дискриминации моей жены по 5 пункту, спросив при этом, нагревать ли мне паяльник. Ответ был таким: «Скоро узнаете». На следующий день я был приглашён в районное отделение КГБ и получил официальное уведомление о провокативной деятельности (предупреждение). В своём письменном ответе я сослался на Конституцию СССР, статья 20, которая, в частности, гласит: «Свободное развитие каждого является условием свободного развития всех» - строка из Манифеста коммунистической партии. Получив предупреждение, я позвонил Абе, прося о встрече. На встрече он мне сказал: «Живи в том же ритме». Хорошо, когда есть, у кого спросить.

      Возвращаюсь к Яше Городецкому. Бросалось в глаза, что его совершенно не принимали «старые» отказники. Последующие контакты Яши с Иваном Мартыновым, Елькиным, Цывиным и рядом других заканчивались конфликтом. Особенно показателен был конфликт с Иваном Мартыновым, автором искового заявления на журналиста Корнеева, опубликовавшего гнусную антисемитскую статью в газете «Труд» или «Вечерний Ленинград». Иван ссылался на 72 статью Уголовного кодекса РСФСР, запрещающую разжигание национальной розни.

      Исковое заявление Ивана в суд являлось открытой дискредитацией системы, а этого они не прощают. Последующие события с Иваном подтвердили моё предположение. На протяжении 1,5 лет он дважды помещался в психдиспансер закрытого типа. Я его навещал там. Впечатление ужасающее. Иван, русский человек, чем бы он ни мотивировал свои поступки, заслуживал большое уважение. Никто из евреев Ленинграда на это не решился. Составитель писем протеста на этот раз не составил письма в защиту Ивана Митрофанова.

      Система прессовала основательно. Неопределённость состояния была постоянным спутником отказа. Каждый отказник решал свои проблемы индивидуально, на свой страх и риск. Но было главное: встречи, обмен информацией, (а значит, и опытом), содержательные лекции разнообразной тематики. Лекции читали Сальман, Чудновский, Вассерман, Бейзер. Некоторые имена стёрлись из памяти. Прекрасные пешеходные экскурсии по еврейским местам Петербурга проводил Миша Бейзер. КГБ это тоже не нравилось. Следовали предупреждения автору лекций. Запомнилась лекция М. Сальмана о Шестидневной войне и потрясающей победе Израиля. Адреналин бушевал в крови. И тут КГБ выступил с предупреждением, угрожая судебной расправой.

----- * -----

      Летом 1982 или 1983 года по инициативе Эрлиха и Таратуты (так мне представлялось) среди ленинградских отказников было проведен опрос-анкетирование. Цель: выяснить материальное положение и трудоустройство в новом статусе. Это позволяло оценить (сравнить) материальное положение до отказа с настоящим, и количество лет отказа. Анкета была близка к тому, что нашли у Щаранского в момент ареста. Отличие было в одном: прежнее место работы не указывалось. С помощью Бурштейна, Бронфмана, Дежура мне удалось собрать более 100 анкет. Желающих ответить на вопросы анкет было достаточно. Опрашиваемый ставил свои инициалы.

      1982 г. Целый год работаю слесарем КИПа. Настало время подачи заявления в ОВИР. Для этого надо было получить справку, заверенную главным бухгалтером и генеральным директором НПО. Меня решили сначала разобрать в подразделении отдела, где работал. Я объяснил свои мотивы. Мою мать в 1953 г. обвинили в том, что она подкладывает яд в лекарства. Сам я неоднократно сталкивался с фактами дискриминации по пятому пункту. Я объяснил, что не собираюсь конфликтовать с властями. На основании Хельсинских соглашений я имею право на выезд в Израиль по праву воссоединения семей. Треугольник отдела, посовещавшись, решил не доводить дело до коллективного обсуждения на уровне НПО. Немаловажным был факт с моим непосредственным начальником, который неизвестно почему, обращаясь как-то ко мне, заявил, что ненавидит коммунистов и советскую власть. Он был по характеру подловатый. Оказавшись наедине с ним, я сказал, что если дело дойдёт до коллективного обсуждения, то я открыто припомню его слова. Услышав это, он покрылся испариной. Я сделал вывод, что у него отсутствует физическая тренированность. Удар дошёл до цели. Мне отомстили, срезав премиальные. Получив справку, я уволился.

      Следует отметить, что в Ленинграде были хорошо поставлены курсы по изучению иврита. Учителями были Вассерман, Зелигер, Виленчик и др. Моя крайняя неспособность к языкам и предельная загруженность по работе (2 работы) не позволили мне освоить язык в России.

      Следующим местом работы стала стройгруппа райпищеторга. Это были золотые денёчки. Добыча продуктов питания поднялась на порядок. Кроме ежемесячной зарплаты, примерно такую же сумму получал от директоров магазинов и с пивных ларьков. Давали без какого-то нажима с моей стороны. Если работяги магазина перепивались так, что не могли оторвать бидон молока от пола кузова машины, то я был тут как тут и имел кое-что за разгрузку.

      В январе 1983 г. умерла моя мама. В блокадном Ленинграде она спасла от смерти меня и отца. Володя Лембриков собрал для нашей семьи среди отказников деньги. Я вспоминаю с благодарностью эту поддержку. Была солидарность. Спустя годы, я хочу снова сказать всем спасибо.

      С 1983 г. у меня дома Гриша Виленчик вёл занятия ивритом. С лета 1983 или 1984 г. поочерёдно я, Дежур, Бурштейн, Яцкевич стали проводить встречи у себя дома. Очень хотелось выработать аргументированное письмо к властям о нашем нежелании жить в этой стране. Главное, мы все нуждались в общении.

      В зиму 1983-84 гг. я как-то утром встретил на остановке А.И.Лейкина. Погода не радовала. Вид у него был блеклый. Был я в ватнике, лицо обрамляла борода. Вид работяги со стройки. Но суть еврейская в глазах осталась. Я обратился к нему с вопросом: «Как жизнь?» Он меня не узнал, но почувствовал во мне еврея. Ответил на идиш: «Азохен вей, их вейс?» Затем я спросил: «Ты по-прежнему предаёшь евреев? Помни, что руки у Мосада длинные». Он дёрнулся, обозвал меня хулиганом и отвалил. Наверное, пошёл в аптеку за валидолом. Приятно, когда есть маленькие радости на фоне совкового бытия.

      О столкновениях с антисемитами. Возвращаясь домой после 10-километровой пробежки, встретился с парой. Мужчина громко говорил, что скоро и в СССР причешут под ноль всех евреев. Указав на меня, он сказал, что и этого жида тоже. В парке в этот момент были я и эта пара. Кругом пусто. Подобрав кусок кирпича, я сказал, что он вонючая русская свинья, что таких били, бьём и будем бить. Мой аргумент (кирпич) был весомым. Женщина заголосила. Кирпич сбил с его головы шляпу, задев и лоб. После Шестидневной войны многие русские говорили евреям: «Как здорово ваши уделали этих чурок.» Чувствовалось уважение.

      А вот еще один случай. В полный автобус с передней площадки втиснулся мужчина, извиняясь, что кого-то толкнул, кого-то придавил. Одна пассажирка, не выдержав такой интеллигентности, посоветовала ему отвалить в Израиль. Мужчина промолчал. Израиль был моей неосуществлённой мечтой. Я сказал этой даме, что отъезд евреев противоречит интересам государства, а если она сомневается, то рядом есть районное отделение КГБ. Там ей смогут подтвердить правильность моих слов. И потом, если бы он и я уехали, то автобус всё равно был бы полным. Народ молчал. Женщина сказала, чтобы я отстал от неё. Приятно получать небольшие радости.

      К марту 1985 г. я проработал в стройгруппе райпищеторга более 2-х лет. Ежегодно беру справку у руководства райпищеторга, что претензий ко мне нет. В стройгруппе работал нормировщик, которого очень задевало, что я хочу изменить свою жизнь. Ежедневно на работе он выпивал «маленькую». С получки рабочие заходили в его конторку, чтобы распить бутылку-другую в «культурной» обстановке. Нормировщик, перейдя свою норму, начинал негодовать по моему поводу. Как-то он сказал, что будь у него автомат, я бы долго не прожил. Я знал о его высказываниях. Пару раз предупреждал его. Он отвечал, что не понимает про что я «чирикаю». Настало время расчёта. Зайдя рано утром к нему в конторку, тремя ударами опустил его на пол. Спрашивать его, понял ли он, за что схлопотал, не было времени. Предупредил, что повтор возможен. Парторг райпищеторга подняла страшный шум, кричала о сионистском засилье. По-видимому, имела в виду меня и начальника стройгруппы Г.А. Лапидуса. Начались проверки материальной стороны и качества работы. Это было не страшно, так как все кругом были повязаны. Директор райпищеторга Лоренц (обрусевший немец) порекомендовал Лапидусу уволить меня. Я не возражал. Начальник уголовного розыска районного отделения милиции позвонил своему другу директору магазина №19 Рогинскому (еврею) и спросил, открывать ли ему дело на предполагаемого «бандита» Клюзнера. Рогинский ответил, чтобы он приехал в магазин и открыл бутылку коньяка. Меня пару раз приглашал на беседу районный дознаватель. На его дотошные вопросы я отвечал, что ничего не знаю, это навет на меня, объясняя, что нахожусь в отказе, и кто-то копает под меня.

      Новое место работы я нашёл по «наводке» знакомого Яши Ортенберга. Входная информация была, что главный механик автопарка В.М. Хасин как-то в присутствии начальника автопарка приложился кулаком к морде антисемита, обвинявшего В.М. в каких-то прегрешениях, упомянув с эпитетами национальность. Антисемит оказался порядочным человеком. Никуда не пошёл жаловаться. В.М. взял с меня слово, что я не буду брать справки с места работы. С этого времени я отправлял в ОВИР напоминание о себе, информируя о своём неизменном решении.

      Летом 1985 г. сын Жени Дежура Александр достал список отказников в городской прокуратуре, на которых должны быть заведены материалы для судебного преследования за сионистскую деятельность. Во главе списка находился Роальд Зеличёнок (к тому времени арестованный). Вторым шёл Володя Лившиц, третьим – Алик Бурштейн (сейчас Хаим). В список попали лица, имеющие официальные предупреждения от КГБ о деятельности, дискредитирующей СССР. Володю и отца Алика я предупредил. Примерно с конца 1983-84 г. по согласованию с Абой Таратутой я стал собирать сведения (судебные документы, защитные речи адвокатов) на отказников, осуждённых за сионистскую деятельность, хотя в обвинениях присутствовали формулировки: хулиганство, избиение или попытка избиения должностных лиц, тунеядство и пр. При выезде в Израиль по согласованию с Абой все собранные материалы передал Юрию Остерфельду (живущему сейчас в Нью-Йорке). О дальнейшей судьбе данных материалов мне ничего не известно. Я и жена Галина обратились к правительству Израиля с просьбой о предоставлении гражданства. Запрос передал через Яшу Городецкого, а сертификаты, подтверждающие гражданство, мы получили через Женю Леина. Имея израильское гражданство, мы обратились (в какой орган, не помню) с просьбой о лишении нас советского гражданства. Спустя пару месяцев вызывают на приём к зам. начальника внутренних дел Ленинграда и области генералу Бахвалову. Генерал не возражает, чтобы наша семья вышла из советского гражданства, но поинтересовался, каковы наши мотивы. Я мотивировал нашу просьбу тем, что не доверяю официальным органам власти и опасаюсь за свою судьбу. Генерал сказал, чтобы мы уладили свои проблемы с предприятиями, на которых мы работали. Побывав на бывшем предприятии, я выяснил, что у них нет претензий, и они не возражают против моего выезда из СССР. Ясно, что власть тормозит. Выход из гражданства для нашей семьи выражался налогом в 1000 рублей. Зная, что семья Бурштейнов, заплатив примерно 2000 рублей, не сдвинулась с места, я решил сберечь свои кровные рубли.

----- * -----

      Хочу сказать несколько слов о Роальде Зеличёнке. Я встречал его на посиделках у Владимира Лившица. Роальд был достаточно корректен в своих высказываниях по текущим событиям. Запомнилось одно его замечание - что Израиль будет существовать, пока его поддерживают США. Все встречи - а на них приходила разная публика, иногда совсем незнакомая - никогда не были открыто антисоветскими, но подтекст был всем ясен. Эти встречи давали ощущение, что ты не одинок.

      Моё знакомство с Володей Лифшицем состоялось в 1983 или 1984 году. Конфликт Володи с властями начался на бытовой почве. Володя вёл репетиторство по математике и английскому языку. С подачи КГБ его стали допекать, требуя трудоустройства и обвиняя в тунеядстве. Володя подал заявление, прося оформить преподавателем, дающим частные уроки. Получил отказ. Мотивировка: нет диплома педагогического вуза. Кандидат физико-математических наук не получил разрешение быть репетитором на дому. Кандидаты технических наук, аспиранты (без диплома педагогического института) преподавали в ВУЗах города. Различие состояло в одном - они не являлись отказниками. Володе надоели посещения участкового, и он обратился в районное отделение КГБ с просьбой об оказании помощи в трудоустройстве, соответствующем уровню его знаний. С помощью сотрудника КГБ (в чине капитана) Володя был принят на предприятие «Красное знамя».

      Приближался 26-й съезд КПСС. Володя не остался в стороне от грядущего мероприятия. Он составил письмо к руководителям коммунистических и рабочих партий Запада. В нём он написал о дискриминации по пятому пункту, о нарушениях Хельсинских соглашений и о многих негативных сторонах советской действительности. Письмо подписали: Лифшиц, Бурштейн, Авербух, Блехман, Клюзнер и ряд других. Дошло ли письмо до адресатов? Но в КГБ занервничали. Дело было в декабре или январе. В один из дней меня пригласили в центральный ОВИР. Вызвали без очереди. Обычно на приёме сидел «сфинкс», который редко говорил что-либо, кроме: «Отъезд ваш не в интересах государства». На этот раз там присутствовал ещё один чиновник. Вопрос: «Причина желания выехать?» Излагаю, что в 1951 году мой отец, находясь в агонии, был вывезен из больничной палаты, где, кроме него, ещё находилось человек 5, и был помещён в коридоре за ширмой. Я тогда понимал, что кончина человека - зрелище не из приятных, но это мне не помешало сказать им об этом. В 1983 г. моя мать умерла в таких же условиях. За 30 лет ничего не изменилось. Поэтому, сказал я, для себя не хочу подобного, и, кроме того, есть Хельсинское соглашение о воссоединении семей. Ответом было молчание. Поняв, что разговор окончен, я ушёл, чертыхнувшись, не понимая, для чего вызывали. Дело было вечером. А утром пришли представитель сыска, помощник и двое понятых. По их юному возрасту, думаю, это были студенты юрфака или школы сыска. Самым ретивым оказался помощник. Он как будто знал, где искать. Сразу направился в тёщину комнату и извлёк оттуда самиздатовскую литературу. Я у него спросил, неужели интересно заниматься сыском. Он сказал, что привлекли в помощь из-за нехватки кадров. Техническая и художественная литература, стоящая на полках, не была просмотрена. Документацию по узникам Сиона и списки отказников не нашли. Я восхитился своим умением прятать. В это же утро провели обыск у Володи Лифшица. Там был улов. Обнаружили черновики и варианты письма-обращения. Володю арестовали. Спустя несколько дней были вызваны в городскую прокуратуру все те, кто подписывал письмо. Точно знаю, что там были: Фима Блехман, Эдик Бурштейн, Миша Авербух. Последний после собеседования шёл, держась за стенку, а мама поддерживала его с другой стороны. Когда мне пришлось отвечать на вопросы дознавателя Простанскова, то уже была выбрана линия поведения. В этом мне помогли советом Сёма Фрумкин и Эдик Бурштейн. Вопрос, который я считал провокативным, я проверял по уголовному кодексу и комментариям к нему. На все вопросы я отвечал письменно, часто ссылаясь на плохую память. Если же вопрос был провокативным с целью опорочить Лифшица, то я строчил жалобу прокурору. То же самое я делал, когда шли угрозы в мой адрес. Если же я долго сочинял ответ, то Простансков начинал барабанить пальцами по клавиатуре пишущей машинки. Я говорил, что это мне мешает сосредоточиться, и клал ручку на стол. Простансков выполнял моё пожелание и прекращал барабанить. Дознание продолжалось примерно 5 часов. Затем я был отпущен. Жена ждала меня у двери. Она задала вопрос дежурному милиционеру: «Каков Простансков?» Ответ был, что сегодня он в гневе. Я принимаю на себя только часть заслуги. Эдик Бурштейн ему тоже попортил кровь. Для меня это дознание ассоциировалось с бегом на длинные дистанции. Там и там главное - не сбить ритм дыхания. Адреналин был на пике. Находясь в «Крестах», Володя был жестоко избит сокамерником – явно по указанию следствия, поскольку ему нужны были показания с признанием своей вины. В зал судебного процесса пройти смогли немногие. Месть КГБ была предельной. Они упрятали Володю в колонию для малолетних преступников на Камчатке. Володе было очень трудно. Интересно, что на пересыльном этапе Володя встретился с Зеличёнком. Низкий им обоим поклон.

----- * -----

      Хочу также сказать несколько слов о Абе Таратуте. Я пишу о фактах лично мне известных и о том, что говорилось о нём в среде отказников. Негативные высказывания отметаю. Считаю, что подоплёка их - зависть. Считаю, что кочегарка, где он работал, являлась «штабом» сионистского заговора Ленинграда, а может быть, и всего совка. Только Аба сможет окончательно внести ясность в этот вопрос. Моё посещение «штаба» вызывалось необходимостью пополнения самиздатовской литературы. Помещение кочегарки было большим, возможно, что там находилась и «типография» самиздата. Аба по своим каналам доставал записи судебных разбирательств, выступления свидетелей защиты и обвинения, судебные решения, выступления адвокатов. Алик Бурштейн разъезжал по стране, привозил информацию о преследованиях евреев. Всё это собиралось мной. За 18-летний срок опеки, кроме подозрений в том, что Аба - центральная фигура отказа, КГБ не мог собрать на него криминал. Те, кто вызывал его на собеседования, никогда не могли точно сформулировать линию беседы. Причиной тому взгляд Абы. Хитрый еврей. Самое главное - не боится и не разговаривает «за жизнь». Какая-то чертовщина. Ещё поговаривали, что после каждой такой беседы, сотрудник конторы принимал валидол или корвалол. Материальная поддержка семей осуждённых, оплата адвокатов - заслуга Абы. Собирающимся написать историю отказа следует, собрав информацию (моя куцая), отдать должное Абе Таратуте.

      Начиная со второй половины срока «отказа», наша семья находилась в поле внимания иностранных туристов. Начали регулярно поступать посылки. Материальная сторона жизни становилась легче. Это позволило оставить вторую работу. По совместительству проработал 5 лет. Довлел принцип - добыть и прокормить семью. Регулярно поддержку нам оказывала супружеская пара из Америки - Чарльз и Лина Шустерман. Наша семья в числе других 40-50 семей отказников находилась в письме конгресса (или сената) США, направленного в адрес Горбачёва с просьбой о разрешении на выезд. За время отказа старший сын окончил школу и готовился к поступлению в Политехнический институт на факультет радиотехники. Было известно о высоком конкурсе. Он успешно сдал вступительные экзамены, опередив на балл своего конкурента по классу, получившего золотую медаль в школе.

      Конец весны 1986 г. Я работаю электриком в автопарке. В один из дней дружинники автопарка (и я в их числе) были направлены на дежурство. Я считал, что мне подфартило. В доме, где находился штаб ДНД, жила Лена Богуславская. У неё на квартире была организована выставка не выставляемых художников. В ДНД явились сотрудники КГБ в составе 5-6 человек. Двое были майор и капитан, они заняли комнату участкового. Остальные вместе с дружинниками вышли в засаду. По этому эпизоду можно было поставить фильм-комедию. Они расположились на скамеечке за кустами. Сопровождавший их «дядя Стёпа» (тощий и длинный) стал высматривать добычу, выглядывая из-за кустов. Как он распознавал направляющихся к Лене? К ней шла молодёжь, прилично одетые, интеллигентного вида евреи. Тощий подавал знак «главным силам». Они выходили из-за кустов, обращались вежливо, прося зайти в штаб ДНД. На вопрос задержанных: «почему?», объясняли, что произошло ограбление квартиры, а украденные вещи очень похожи на то, что на них. Среди задержанных был Чудновский. В штабе быстро выяснили, кто такие. После прямо говорилось, что известно, куда они идут. Если не хотят быть отчисленными из учебных заведений и затем пойти служить в армию, то им стоит выбрать другие места для посещений. Настоящие дружинники никак не могли взять в толк, почему объявившиеся помощники совсем не норовят обойти «злачные» места. Дружинники в душе негодовали, так как путь к пивным ларькам был закрыт. После окончания «отлова» все расположились в общей комнате. «Дядю Стёпу» отпустили. Я сидел в углу, наблюдая обстановку. Наконец, один из тех, что был в засаде, стал внимательно присматриваться ко мне. Изучив досконально мою физиономию, он «стукнул» начальству. Тут же капитан взял вахтенный журнал ДНД и вышел. Несколько минут, и моя личность была выяснена. КГБ в еврейском вопросе работает оперативно. Капитан обратился ко мне по имени и отчеству и попросил пройти в соседнюю комнату. Началось всё с прихвата. Он напомнил мне, что у меня два официальных предупреждения, а после третьего прокуратура оформляет дело с передачей в суд. Я сказал, что не мешало бы разобраться, считая это недоразумением, поскольку:

      - Я нахожусь в ДНД, так как имею удостоверение, и я не знал, что в настоящий момент могу быть персоной «нон грата». Не вижу за собой никакой вины. Затем я спросил у них, знакомы ли они с 20-й статьёй конституции СССР. Ответа не было. Тогда я спросил, знают ли они содержание Коммунистического манифеста. Майор попросил меня пояснить. Из коммунистического манифеста взята фраза, помещённая затем в 20-ю статью конституции СССР. Она гласит: «Свободное развитие каждого является условием свободного развития всех».
      - По поводу 1-го официального предупреждения КГБ я объяснил, что когда мою жену, имеющую для конспирации фамилию Горовая, не приняли на работу, предварительно дав согласие на приём (собеседование велось без паспорта), я позвонил Прокофьеву С.П., трудящемуся на Литейном. Я напомнил ему, что он собирался выжигать калёным железом дискриминацию (имеется в виду пятый пункт паспорта). Свою вину не признаю. Второе официальное предупреждение получено за подпись в письме к руководителям коммунистических и рабочих партий Запада. После этого я рассказал майору историю нашей семьи, которой коснулись репрессии 1937 года, о проявлениях антисемитизма, и он согласился, сказав, что с моими воззрениями не стоит жить в СССР. Сказались, по-видимому, новые веяния Горбачёва.

      В марте 1987 г. наша семья получила разрешение на выезд. Под занавес пребывания в совке почувствовал ощущение сопричастности от русских. В последние дни в автопарке ко мне подходили слесаря, шофера и говорили, что какой я счастливый, что больше не увижу поганых коммуняк. Домой несколько раз заглядывали соседи и желали хорошо устроиться. Не стесняясь, говорили о своей ненависти (презрении) к системе совка. Это был мне подарок. Март и апрель ушли на подготовку к отъезду. Вылетели из СССР 9-10 мая. Первая остановка – Вена. Из всех пассажиров самолёта только 5-6 семей изъявили желание жить в Израиле. В самолёте находились знакомые - Бейзер, Шпейзманы и Елькин с семьёй. В Вене Юра Шпейзман скоропостижно скончался во время прогулки. Елькин, предлагавший мне несколько раз организовать кибуц в Ленинграде, направился в Италию. В Ленинграде он распинался о том, что его отец работает в министерстве иностранных дел Израиля и много делает для евреев СССР. Сынок не захотел навестить своего папу.

      11 мая 1987 г. наша семья приземлилась в Израиле.

Мигдаль hаЭмек
2007 г.