Site hosted by Angelfire.com: Build your free website today!

    



Воспоминания


 
Главная
cтраница
Воспоминания Наши
интервью
Узники
Сиона
Из истории
еврейского движения
Что писали о
нас газеты
Кто нам
помогал
Фото-
альбом
Хроника Пишите
нам



Воспоминания о Бобе Голубеве
Элик Явор
Серж Лурьи
Детство хасида в
советском Ленинграде
Моше Рохлин
Дорога жизни:
от красного к бело-голубому
Дан Рогинский
Всё, что было не со мной, - помню...
Эммануэль Диамант
Моё еврейство
Лев Утевский
Записки кибуцника. Часть 2
Барух Шилькрот
Записки кибуцника. Часть 1
Барух Шилькрот
Моё еврейское прошлое
Михаэль Бейзер
Миша Эйдельман...воспоминания
Памела Коэн
В память об отце
Марк Александров
Айзик Левитан
Признания сиониста
Арнольда Нейбургера
Голодная демонстрация советских евреев
в Москве в 1971 г. Часть 1
Давид Зильберман
Голодная демонстрация советских евреев
в Москве в 1971 г. Часть 2
Давид Зильберман
Песах отказников
Зинаида Партис
О Якове Сусленском
Рассказы друзей
Пелым. Ч.1
М. и Ц. Койфман
Пелым. Ч.2
М. и Ц. Койфман
Первый день свободы
Михаэль Бейзер
Памяти Иосифа Лернера
Михаэль Маргулис
Памяти Шломо Гефена
Михаэль Маргулис
История одной демонстрации
Михаэль Бейзер
Не свой среди чужих, чужой среди своих
Симон Шнирман
Исход
Бенор и Талла Гурфель
Часть 1
Исход
Бенор и Талла Гурфель
Часть 2
Будни нашего "отказа"
Евгений Клюзнер
Запомним и сохраним!
Римма и Илья Зарайские
О бедном пророке
замолвите слово...
Майя Журавель
Минувшее проходит предо мною…
Часть 1
Наталия Юхнёва
Минувшее проходит предо мною…
Часть 2
Наталия Юхнёва
О Меире Гельфонде
Эфраим Вольф
Мой путь на Родину
Бела Верник
И посох ваш в руке вашей
Часть II
Эрнст Левин
И посох ваш в руке вашей
Часть I
Эрнст Левин
История одной демонстрации
Ари Ротман
Рассказ из ада
Эфраим Абрамович
Еврейский самиздат
в 1960-71 годы
Михаэль Маргулис
Жизнь в отказе.
Воспоминания Часть I
Ина Рубина
Жизнь в отказе.
Воспоминания Часть II
Ина Рубина
Жизнь в отказе.
Воспоминания Часть III
Ина Рубина
Жизнь в отказе.
Воспоминания Часть IV
Ина Рубина
Жизнь в отказе.
Воспоминания Часть V
Ина Рубина
Приговор
Мордехай Штейн
Перед арестом.
Йосеф Бегун
Почему я стал сионистом.
Часть 1.
Мордехай Штейн
Почему я стал сионистом.
Часть 2.
Мордехай Штейн
Путь домой длиною в 48 лет.
Часть 1.
Григорий Городецкий
Путь домой длиною в 48 лет.
Часть 2.
Григорий Городецкий
Писатель Натан Забара.
Узник Сиона Михаэль Маргулис
Памяти Якова Эйдельмана.
Узник Сиона Михаэль Маргулис
Памяти Фридмана.
Узник Сиона Мордехай Штейн
Памяти Семена Подольского.
Узник Сиона Мордехай Штейн
Памяти Меира Каневского.
Узник Сиона Мордехай Штейн
Памяти Меира Дразнина.
Узник Сиона Мордехай Штейн
Памяти Азриэля Дейфта.
Рафаэл Залгалер
Памяти Шимона Вайса.
Узник Сиона Мордехай Штейн
Памяти Моисея Бродского.
Узник Сиона Мордехай Штейн
Борьба «отказников» за выезд из СССР.
Далия Генусова
Эскиз записок узника Сиона.Часть 1.
Роальд Зеличенок
Эскиз записок узника Сиона.Часть 2.
Роальд Зеличенок
Эскиз записок узника Сиона.Часть 3.
Роальд Зеличенок
Эскиз записок узника Сиона.Часть 4.
Роальд Зеличенок
Забыть ... нельзя!Часть 1.
Евгений Леин
Забыть ... нельзя!Часть 2.
Евгений Леин
Забыть ... нельзя!Часть 3.
Евгений Леин
Забыть ... нельзя!Часть 4.
Евгений Леин
Стихи отказа.
Юрий Тарнопольский
Виза обыкновенная выездная.
Часть 1.
Анатолий Альтман
Виза обыкновенная выездная.
Часть 2.
Анатолий Альтман
Виза обыкновенная выездная.
Часть 3.
Анатолий Альтман
Виза обыкновенная выездная.
Часть 4.
Анатолий Альтман
Виза обыкновенная выездная.
Часть 5.
Анатолий Альтман
Памяти Э.Усоскина.
Роальд Зеличенок
Как я стал сионистом.
Барух Подольский


Детство хасида в советском Ленинграде


Моше Рохлин


70-80-е годы. «Отказной» подпольный Ленинград. За любые попытки выехать из страны ждут увольнения, преследования, допросы в КГБ. А для ребенка все это может обернуться увлекательным шпионским романом. «Для меня детство осталось самой яркой эпохой в жизни, потому что действительно происходили какие-то важные секретные вещи, потому что все это я видел не в фильмах про шпионов — это было здесь и сейчас», — говорит Моше Рохлин, один из таких «отказных» детей. Когда он начинает рассказывать об этом, на его лице появляется радостная мечтательная улыбка.
«Что бы это ни было — ничем хорошим это не пахло»


      Первое яркое воспоминание из детства: о том, как дедушка в первый раз взял его в синагогу. «Невероятное явление» для маленького Моше — Большая хоральная, Симхат Тора, весь двор и улица переполнены людьми. До сих пор он помнит, где они стояли в синагоге. Впервые он видел свиток Торы — тогда еще не зная, что это такое. Шел 1979 год. Рядом стояли какие-то машины, кто-то фотографировал, потом проводились разъяснительные беседы в соответствующих органах — и, тем не менее, люди продолжали веселиться, праздновать и танцевать всю ночь. По случаю Моше выучил несколько песен на иврите и никак не мог понять, почему бабушку очень нервировало то, что он громко распевал их в трамвае по пути домой.

      Очень живо запомнилось и то, как мама рассказала, что он — еврей. «Не помню, откуда мы шли и из чего возникла эта беседа, но вдруг я выяснил, что я — еврей. На самом деле, это было ужасное ощущение, потому что я вдруг понял, что все герои, которых я очень любил, — «Неуловимые мстители» и так далее — все они не мои. Если я русский, а они русские герои — значит, они мои герои. А тут оказалось, что я не русский, я какой-то еврей... Тогда мне было не очень понятно, что это означает, но что бы это ни было — ничем хорошим это не пахло. Это первые ощущения, которые я помню».

      Потом они сменились бурным энтузиазмом. Бабушке и дедушке удалось выехать в Израиль еще на волне конца 70-х. Уже тогда маленький Моше входил в курс дела и в детском саду рисовал на башнях Кремля шестиконечные звезды и делал надписи на иврите. В эти юные годы реакция друзей и воспитателей его не волновала. А вот перед тем как отправить Моше в школу, родители провели с ним серьезную беседу: никому ничего никогда ни о чем — примерно в это время в семье начали соблюдать традиции.

      Что это значило в быту? Для Моше — прежде всего, то, что никого нельзя было приводить в гости. «Такое случилось только один раз. Я привел домой своего близкого школьного друга — и это было страшно. Как бы в шутку я нацепил на голову кипу и вдруг понял, что на меня смотрят квадратными глазами: пришлось сказать, что это папа что-то с Востока привез. Когда мой друг показал на мезузу и спросил, что это, я остолбенел и совершенно не знал, как реагировать. Меня очень выручила мама, сказавшая, что это у нас такая сигнализация. Эффект был нереальный: 1981 год, дома на каждой двери сигнализация — выглядело серьезно... »

      Это было зарождающееся движение молодых людей, которые заинтересовались своим еврейством. Все они были самоучками — сами штудировали по учебникам иврит, сами изучали Тору, поэтому процесс погружения в традицию был достаточно медленным. Ученики быстро сами становились учителями, так как это были люди из вузов, с хорошими навыками, знавшие, как и чему учиться. Никакого разделения на течения не было. «Максимум, что тогда знали, — что тфилин нужно накручивать в обратную сторону или что молятся по другому сидуру. Какие были, по таким и молились, это не мешало продолжать всем вместе отмечать Шаббаты и праздники».

      В субботу в семье Моше собирались по двадцать-тридцать человек и несколько часов обязательно посвящали занятиям. Его родители преподавали иврит и Тору. Учебников по еврейской традиции не было, поэтому они сами составляли лекции, выступали и потом печатали на машинке брошюры — на нескольких листах тончайшей бумаги через копирку. С учебниками иврита тоже все было непросто — их приходилось фотографировать и распечатывать на фотобумаге. Занимались, встречали субботу, спали здесь же все вместе на расстеленных на полу матрасах.

      Соседи ко всему этому относились по-разному: кто-то игнорировал, кто-то стучал. Приходили люди из органов, пугали, записывали фамилии, проводили разъяснительные беседы. Детей в этой компании было немного, и они всегда находились среди взрослых. Наравне с ними учились, наравне с ними выполняли домашние задания. И, к большому удивлению родителей, наравне с ними были в курсе всех их проблем, вплоть до мест и адресов, куда вывозились перед обысками «улики».

       «Мою маму все это ужасно бесило, а для меня это была игра в войнушку. Для меня детство осталось самой яркой эпохой в жизни, потому что действительно происходили какие-то важные секретные вещи, потому что все эти вещи я видел не в фильмах про шпионов — это было здесь и сейчас. Ни за кем не шпионили, но существовал огромный объем подпольной деятельности, о которой нельзя было рассказывать никому».

      Кошерной еды поначалу практически не было. Потом, когда она появилась, Ицхак Коган (сегодня раввин синагоги на Большой Бронной в Москве, а тогда просто Исаак Абрамыч) начал резать птицу, но, по словам Моше, все это было очень дорого и труднодоступно.

       «Дорого, потому что родителям с высшим химическим образованием и красными дипломами не разрешали работать по специальности и приходилось подрабатывать, заниматься халтурами. Труднодоступно, потому что для этого нужно было поехать в деревню, купить там птицу, привезти. Изя ее резал, потом ее целиком брали домой, чистили, разделывали, вынимали внутренности, проверяли на кошерность внутри. За это время я отвык от мяса. Регулярно что-то таскали какие-то посланники с Запада, что-то привозили молодые ребята из Израиля, которые имели американские паспорта. Но что я понимал насчет курицы? Ничего. В общем, для меня это остался немного непонятный продукт, потому что был абсолютно недоступным».

      Зато уже в столь юном возрасте Моше гордился тем, что может проверить внутренности на кошерность. Сейчас это уже забылось, зато остался другой навык из детства — выпекание хал к субботе.

       «Помню первого зарезанного теленка — это было перед самым нашим отъездом, в 84-м. Папа тогда вернулся домой весь измученный. Это была ужасная история. Происходило это под Москвой, все — из еврейских семей, все закончили институты. Взяли они теленка — естественно, теленок сильнее всех. Долго завлекали его в петлю каким-то яблоком, потом долго заваливали — к тому моменту, когда его нужно было резать, они двадцать раз передумали это делать и двадцать раз чувствовали себя виноватыми. В общем, я помню какие-то длинные тирады по этому поводу, на тему — мы смотрели в его подернутые тоской глаза... »



«Все что происходило дома, было намного ярче»


      Со стороны сверстников негатива как такового не было, разве что во дворе — но его уже сам маленький Моше провоцировал своими разговорами. «Я гнал какую-то пургу про то, что существует Б-г и что он должен управлять всем, и даже Лениным, потому что именно он Ленина придумал. Друг Коля, который для того возраста был намного старше меня, был в шоке — от такой позиции и такой уверенности с моей стороны». Особого интереса к жизни одноклассников тоже было немного: «Я не знал, чем жили простые советские школьники. Я оставался поиграть с друзьями в школе или в футбол во дворе... Но понятно, что все, что происходило дома, по большому счету было намного ярче».

      Одним из немногих вариантов для свободного общения на еврейскую тему в те годы были походы. «Мама увлекалась альпинизмом. И одно из моих детских воспоминаний — это религиозный поход на Кавказ. Шесть или семь взрослых, трое семилетних детей, я и еще две девочки, все из соблюдающих семей. В субботу строился кэмп, закрывалась территория, всегда кошерная еда готовилась заранее. Никаких высоких восхождений и покорений Эвереста мы не совершали — 3000-3500 метров, четыре перевала, хотя немного не хватило до какой-то категории... По-хорошему, начинать надо было с семи утра — пока снег был твердый. Из-за нас, детей, мы выходили чуть позже, но, естественно, еще затемно. Получалось так, что мужчины регулярно молились на леднике. Это ощущение нереальной красоты — ледник, ультраголубое небо, абсолютно специфическое солнце, его отражение от снега и мужчины, которые стоят в талесах и тфилинах и молятся. Это незабываемое впечатление... »

      Долгие походы и путешествия оставляли после себя множество впечатлений. Взрослые постоянно учились, а дети смотрели на них и строили шалаши, в которых проводили свои занятия. Удивляло большое количество собиравшихся вместе людей, которых объединял один общий интерес — еврейство, удивляла природа.

      Северный Кавказ, Армения, Белоруссия... Память до сих пор рисует силуэты повстречавшихся в пути людей. Женщина из Вильнюса, которую расстреливали три раза, а она все время вылезала изо рва и осталась в живых... В Лядах, месте зарождения хасидизма ХАБАДа, женщине стало плохо, когда она увидела в мужчинах с бородами и в кипах «живых мертвецов»: влюбленная в юности в еврея, она была уверена, что их всех расстреляли тогда, давно, и евреев в мире больше не осталось... В Любавичах — проходивший мимо пьяный мужик, который вывел их к могиле Ребе. «Еврейское кладбище представляло собой вспаханный кусок земли, дальше шли огромной высоты цветы — пройти через эти заросли было все равно, что рассечь Красное море... По узенькой тропинке мы приходим в какую-то чащобу: очень густые заросли, крапива выше меня, деревья куполом сходятся вверху. Выходим на опушку, где стоят два камня. Взрослые молятся, а я отхожу в сторону, и у меня появляются мысли, что это джунгли и сейчас из этого нереального леса вылезут крокодилы».

      Подозрительные вопросы жителям Бобруйска, где к тому времени уже не привыкли видеть евреев, привели путешественников однажды на допрос в КГБ. Для Моше это была «жирная галочка» в биографии: «Меня допрашивали в КГБ. Наконец меня тоже взяли — я был счастлив, я этим гордился». Где учишься? Не настраивают ли тебя родители против советской власти? Ты уверен, что тебе нравится с ними?.. На самом деле следователи просто долго тянули время, чтобы получить ответ из Ленинграда, и в конце концов отпустили их — со строгим замечанием за неработающий поворотник в машине. «Конечно, для родителей все это было страшно, сложно, потому что у них были дети, потому что многое было неизбежно, потому что могут посадить. По сведениям друзей из Одессы, Киева и других городов, становилось известно, что людей сажают. А для меня все это было очень ярко, подпольно и впечатляюще».



«Мы будем охотиться на львов и выращивать ананасы»


      После двух отказов разрешение на выезд в Израиль показалось абсолютно неожиданным и необъяснимым. Было два варианта реакции со стороны органов — либо преследовать, либо выпускать. Декабрь 84-го — тогда не выпускали никого. Почему выпустили именно их семью — было непонятно.

       «У меня свои, детские ощущения на эту тему. Это было в пятницу, конец четверти. В субботу раздавали табели об успеваемости, а я должен был подойти к учительнице и сказать, что в субботу не приду... Вообще я никогда не ходил в субботу и придумывал какие-то сказки о разных болезнях. Я был очень болезненным ребенком — но только по субботам, потому что все остальное время нужны были только пятерки. Я не знаю, что они думали про моих родителей, — это были постоянные легенды, что они ушли на работу, заперли меня дома, не могли вернуться... Все это было довольно стихийно — не пришел и ладно. А тут нужно было подойти заранее.... Я долго собирался, наконец, сделал это, и, конечно, получил хорошую тираду по поводу того, кто я такой. Очень хорошо помню этот момент, как я получил табель, пришел домой, и первое, что услышал: мы получили разрешение на выезд».

      От Израиля было много ожиданий и фантазий, никак не связанных с реальностью. «Я жил во впечатлениях задолго до того, как мы туда прилетели. Я очень много читал и был уверен, что Израиль находится в Африке. Поэтому, когда мы туда прилетим, у нас будет ранчо, мы будем охотиться на львов и выращивать ананасы». Радость от прилета в Израиль была невероятная. Только немного нервировала встречавшая в аэропорту бабушка, которая почему-то была уверена, что Моше не помнит, кто она такая, и не знает, что пальмы называются пальмами. «Что я, маразматик какой? Или я книжек не читал??? » — думал он.

      Первое яркое впечатление — кошерный фруктовый йогурт. До этого совершенно неизвестный продукт. «Не знаю, помню ли я на самом деле его вкус или мне это кажется, потому что я помню связанную с ним историю... » Еще запомнились репатрианты из Эфиопии в израильском аэропорту. Они стояли с завернутыми в пеленки детьми, в тех же простынях, в которых совсем недавно шли через пустыню, чтобы попасть сюда.

      После долгих попыток выехать, тяжелых сборов и постоянных опасений, что все сорвется в последний момент, родители были очень усталые, загнанные и все-таки — очень счастливые. Хотя позже стало понятно, что Израиль — совсем другая действительность и придется очень много работать — несмотря на их многолетнее обучение и знание иврита, который в том виде здесь оказался мало кому понятным и нужным.

       «Человек рождается черно-белым и по мере развития приобретает цвета, чем дальше он развивается — тем больше цветов он приобретает», — говорит Моше. Сейчас он снова в России — преподает в московском Институте «Махон ХаМеШ». Никакого конкретного решения о возвращении он не принимал: просто произошло то, что произошло. «В 90-х я два раза приезжал на Украину к моему другу — раввину Шае Гиссеру. Я, как мог, ему помогал, это было очень интересно и увлекательно. Там же я познакомился с моей будущей женой. Мы поженились, у нас родился уже второй ребенок, когда нам предложили приехать сюда. Идеал посланничества в ХАБАДе был всегда, мы сами много от него получили, в конце концов, благодаря этому я родился. А долги когда-то надо отдавать. Отказавшись сначала, во второй раз мы согласились. Мы приехали сюда в 2002-м — и это тянется до сих пор. Я рад, я не раскаиваюсь ни минуты, потому что знаю, насколько ценно, когда ты получаешь отдачу от своей работы. Я работаю с молодыми людьми, и общение с ними очень много дает мне. Я даже не знаю, что я делаю больше — даю или беру... »


Анастасия Хорохонова


Статья опубликована 18 января 2013 г. на сайте Глобального еврейского on-line центра Jewish.ru, http://www.jewish.ru/theme/cis/2013/01/news994314514.php

 
Главная
cтраница
Воспоминания Наши
интервью
Узники
Сиона
Из истории
еврейского движения
Что писали о
нас газеты
Кто нам
помогал
Фото-
альбом
Хроника Пишите
нам