Воспоминания

СТРАНИЦА ПАМЯТИ

Посвящается памяти узника Сиона МЕИРА КАНЕВСКОГО

Узник Сиона Мордехай Штейн

       Меир родился в 1900 году в городе Черкассы. С молодых лет он стал активным членом сионистских организаций «Гехалуц» и «Макаби». Он был одним из руководителей сельскохозяйственных курсов для еврейской молодежи «гахшарат гехалуц» на юге Украины – не одна сотня халуцим прошла эти курсы и уехала работать в Палестину Эрец-Исраэль.

       После установления советской власти сионистская деятельность сократилась до минимума. Но Меир приспособился и действовал и в советское время. Он организовал помощь сосланным сионистским деятелям, ежегодно оплачивал работу остаткам служителей культа, содержал кошерных курорезов в Киеве, Харькове и Одессе. Он умудрился организовать и субсидировать хирургов, тайно проводящих обряд обрезания, и вообще Меир был душой сионистско-еврейской тайной деятельности на Украине, и сумел охватить немного и Белоруссию.

       Меир был арестован в 1938 году, обвинен в «националистической сионистской подрывной деятельности» и осужден на 10 лет лишения свободы. Отбывал заключение в северных лагерях. Только благодаря хорошему здоровью, железной воле и еврейской солидарности и взаимопомощи Меиру удалось пережить лагеря, освободиться в 1948 году и уехать в Москву.

       Он был на исторической встрече с первым послом государства Израиль Голдой Меир, и потом со святым трепетом показывал фотографию, запечатлевшую его – бородатого еврея – рядом с Голдой Меир на фоне тысячной толпы евреев у синагоги на улице Архипова.

       Он снова включился в сионистскую работу: раздавал евреям израильские сувениры и литературу, газеты и календари, словари и альбомы. Совершил удачную поездку в Биробиджан, нагруженный четырьмя чемоданами израильской пропагандистской литературы. По пути он заехал в сибирские города и часть литературы роздал евреям, жадным до всего еврейского.

       В разгар «дела врачей» он был арестован в Москве, допрошен на Лубянке и осужден за «контрреволюционную деятельность и за связь с иностранными агентами сионизма». Он был приговорен к «высшей мере наказания». После смерти Сталина «высшая мера» была заменена 25-ю годами лагерей. Сначала он отбывал срок в сибирских лагерях, а в 1956 году был переведен в Мордовию.

       На 10-ом лагпункте Меир появился в 1960 году, пробыл там несколько месяцев и был увезен в другой лагерь. Меир получал хорошие посылки и раздавал евреям теплую одежду и еду.

       Но никогда и никому не рассказывал Меир, от кого эти посылки, и кто заботится о евреях, находящихся в неволе.

       Освободился Меир в 1962 году, уехал в Киев и по-прежнему продолжил заниматься еврейскими делами, рискуя свободой и жизнью.

       В 1968 году Меир Каневский приехал в Израиль. Проживал он в городе Хулон и ежедневно ездил в Тель-Авив в клуб «узников Сиона», или в Сохнут, или в «Гамоаца гацибурит лемаан йегудей брит гамаацот» (Общественный совет по делам евреев Советского Союза), где он был нештатным консультантом по сионистским активистам в Союзе; многих он знал в лицо, а о многих слышал и со многими переписывался.

       Меир был живым свидетелем обширной и разветвленной сионистской деятельности в СССР. Он был искусным рассказчиком, была у него теплая, бездонная еврейская душа. Он никогда не прекращал еврейской деятельности и никогда не уставал. Он всегда осторожно всех расспрашивал и все больше о евреях и сионистах; у него была прочная и удивительная память на все, что касается евреев. У меня дома Меир гостил с десяток раз, и разговорам не было конца.

       На бар-мицве у моего старшего сына Ури Меир выступил в синагоге, а затем за праздничным столом дома. У меня сохранилось хорошее фото.

       Он любил рисоваться, хвастаться своей деятельностью, связями с «высокими окнами», и за это многие его недолюбливали, но была у Меира еврейская душа, и вся его жизнь прошла в служении еврейскому народу, никакими другими делами Меир не занимался никогда. Об этом он всегда говорил, этим он всегда интересовался, об этом он мечтал, и еврейские дела ему снились по ночам.

       Меир был также прекрасным рассказчиком, особенно когда говорил на идиш, и его рассказы были обязательно с еврейскими мотивами, о северных лагерях; они были достойны большой литературы. Ниже приведена одна из его историй, записанная мною с его слов с максимальным сохранением его языка и интонаций.

       В 1991 году Меир Каневский – человек с Большой Еврейской Душой – умер, унося с собой свой неоценимый вклад в еврейскую историю.

       Как жаль, что он не оставил потомкам своих воспоминаний!

       Пусть память о Меире Каневском будет благословенна!

Брис-Мила

Рассказ Меира Каневского

       Ты в северных лагерях не был? Ну, конечно, нет. Слишком ты молод. Так вот. Сижу я в лагере «Дальнем» - у черта на куличках, а работал я маляром-печником. «Кум» у нас в лагере был еврей по фамилии Коновалов, по чину капитан.

       Однажды ремонтировал я печь в конторе и не заметил, что «кум» стоит возле меня. Я аж вздрогнул, увидев его.

       - У меня дома испортилась печь. Приходите завтра утром с инструментами. Отдам распоряжение на вахте. Приходите сами. Понятно? И не особенно распространяйтесь об этом.

       Поверь мне – я хорошо испугался. Но если опер приказывает, надо выполнять. На второй день конвойный привел меня в дом опера. Открывает нам дверь старушка – аидише мамэ – у меня аж сердце сжалось, я чуть в обморок не упал. Отослала она солдата, усадила меня за стол, накормила бутербродом и чаем с вареньем, сидит напротив меня и глядит с таким рахмунес, что у меня слезы навернулись на глаза.

       - У меня к Вам как к религиозному аиду – а я бороду никогда не сбривал – большая просьба. Помогите нам сделать брис милу нашему Мишеньке кидас Мойше веисруэл.

       Я опешил. Такое…, в Сибири, кругом лагеря, белые медведи, и брис-мила ин митен даринен… На кухню вошла мать с ребеночком. Я онемел: на кухню вошла высокая, красивая, русоволосая сибирячка с еврейчиком-гойчиком на руках. Я удивленно смотрел на них.

       - Вы не бойтесь, жена моего босяка каведиста Левика из староверов-субботников, и она полностью поддерживает меня, и будьте уверены, что мы, женщины, нажали на Левика, нашего опера так, что он сдался вконец.

       Что тебе сказать, уговорили они меня, надавали продуктов, вызвали конвой, и я ушел в зону. Опер ждал меня на вахте и сказал, что он хочет, чтобы я снова переложил печь. Я пообещал, что все будет сделано в ближайшее время, и передал просьбу его матери, чтобы он прислал врача - она плохо себя чувствует.

       Опер тут же отдал распоряжение, чтобы выпускали врача, Семена Абрамовича, столько раз, сколько надо будет. А я тут же пошел в санчасть и зашел к Семену Абрамовичу поговорить о брис-миле и захватил с собой хороший теплый свитер из тех посылок. Едва-едва уломал его. Пришлось рассказать подробно, как делают обрезание. Он, хотя и делал легкие операции, но обрезание никогда не делал. Что тебе сказать, осмотрел он ребенка, я ему еще раз показал, как и что нужно делать. Через день, захватив все, что нужно, проделали мы обрезание, и в мире появился еще один еврей.

       Я держал гойчика, как положено, на коленях и произнес первую бруху, а Семен повторял:

       - Бурих ату Адойнай Элогейну Мелех гаойлам ашер кидшону бемицвойсав вецивону ал гамилу

       И женщины сказали «Амень». Затем вторую бруху:

       - Бурих ату Адойнай… вецивону легахнисой ббрисой шел Авругом увину.

       И женщины снова сказали «Амень», и старуха расплакалась.

       Слышь, Мордхе, я дрожал как осиновый лист, я был такой взволнованный, что чуть не уронил Мишеньку.

       И я верю, что еврейский Господь за этот зхис помог мне выжить и пережить северные лагеря, а затем Мордовию, и что он помог мне приехать в свою страну живым и здоровым…

Перевод слов и выражений с идиш:
Брис-мила – обрезание.
Аид - еврей.
Аидише мамэ – еврейская мама.
Рахмунес – жалость.
Кидас Мойше веисруэл – по вере Моше (Моисея) и Израиля.
Ин митен даринен – вдруг, ни с того, ни с сего.
Бруха – благословение.
Зхис - заслуга