Кто нам помогал

Памяти САЯ ФРУМКИНА

Владимир Матлин

Сай Фрумкин

      15 мая 2009 года в Лос-Анджелесе скончался видный русско-американский журналист Сай (Simon) Фрумкин, который был в 1960 годах в Америке одним из зачинателей движения за свободу эмиграции советских евреев. Я близко знал Сая на протяжении последних тридцати пяти лет, и хочу рассказать о нём и о созданном с его участием движении, сыгравшем существенную роль в международной политике и еврейской истории. Начну, извините, издалека.

      В восьмидесятых годах в столичном городе Вашингтоне произошел такой случай. Федеральное правительство решило строить здание в центре города, но строительству мешал какой-то старый, сильно обветшалый дом. Снести его, и все дела! Ан нет. На беду в этом доме помещалась в последние годы ночлежка для бездомных. «Как это можно? – закричали тут борцы за права обездоленных, – как можно оставить без приюта и так уже бездомных людей!». «Что вы, что вы! – испуганно залепетало правительство, – мы построим для них на другой улице новую, гораздо лучшую ночлежку, со всеми современными удобствами». «Нет! – твердо сказали борцы, – не хотим на новом месте, хотим на старом. А не согласитесь с нами, тогда...»

      Угроза была серьезная: главный борец, известный в стране активист и подвижник, грозился начать бессрочную голодовку и уморить себя голодом на глазах у всех. И правительство испугалось. И уступило. (А возглавлял в то время правительство, кстати сказать, отважный победитель коммунизма Рональд Рейган). Ночлежка осталась на своем месте, борцы торжествовали победу, а бездомные... Да кто их спрашивает? Все равно непонятно, чего они хотят.

      Всё это, может быть, прямого отношения к моей теме не имеет, но всё же заостряет внимание на очень интересном вопросе: кто они, борцы за права других людей, что ими движет? Тогда же в качестве радиожурналиста я встретился с тем самым борцом-активистом. После капитуляции правительства он отменил голодовку, но все равно был тощ и мрачен, глаза его горели, плечи были напряжены. Я включил свой магнитофон и задал вопрос: «Что побудило вас заняться правами бездомных?» И то, что он ответил, запомнилось мне навсегда.

       «Видите ли, когда в 1973 году кончилась вьетнамская война, – сказал мой собеседник, – мы остались не у дел. В течение почти десяти лет мы активно протестовали против войны, боролись с правительством и империалистическими кругами... а тут вдруг мы победили, и все кончилось. Вот тогда я стал смотреть вокруг себя: чем заняться, на что обратить свои силы. И увидел бездомных»...

      Понимаете, что удивило меня в таком объяснении: оказывается, не бедственное положение людей или несправедливость вызывает активность этих борцов, а скорее наоборот: излишек сил, которые они не умеют использовать созидательно и конструктивно, заставляет их отыскивать социальные явления, которые можно объявить злом, требующими искоренения. И начинается активная борьба против этого... или того, ... или чего-нибудь еще: против глобализации, или охоты на китов, против атомных электростанций или меховых шуб... лишь бы бороться.

      Вот теперь, после этого вступления, я добрался до Сая Фрумкина, героя моего очерка. Его тоже называют борцом за права человека, но, Боже мой, как мало общего у него с теми вечно протестующими профессиональными «борцами против». Сай не искал, чем бы заняться, куда обратить свою энергию. На протяжении своей жизни он не смотрел по сторонам в поисках зла – оно само находило его...

      В 1941 году гитлеровская армия пришла в его родной город Каунас, или Ковно, как называло его многочисленное тогда еврейское население. К этому моменту Саю было десять лет. Он родился и провел счастливое детство в интеллигентной, благополучной еврейской семье. Как это нередко бывало с еврейскими семьями в Прибалтийских странах, Фрумкины были ориентированы на русскую культуру. В семье говорили по-русски, читали русские книги, образование получали в Петербурге. Дядя Сая Яков Фрумкин был в свое время членом Государственной думы и дружил с А. Керенским. Другой его родственник был министром в правительстве независимой Литвы.

      И все это рухнуло в одночасье. Еще до прибытия немецких войск литовцы учинили трехдневный еврейский погром, оставшихся в живых немцы загнали в гетто. Знаменитое Ковинское гетто, пример ужаса и отчаяния. Три года провел Сай в аду, испытывая голод и страх быть убитым. Не когда-нибудь, а сегодня: в гетто постоянно проводился «отсев»: слабых, негодных для работы людей выводили за город к печально известному Девятому Форту и расстреливали. За период существования гетто таким образом было уничтожено 17 000 человек.

      После ликвидации гетто летом 1944 года Сай и его отец попали в Дахау, а мать была направлена в другой концлагерь. Отец погиб в Дахау, а Сай выжил. Он был освобожден из концлагеря американскими войсками и вместе с другими уцелевшими узниками направлен в лагерь для перемещенных лиц в Италию. Он чуть было не попросился домой в Литву, но к этому моменту стала известна практика советских властей, которые требовали от каждого уцелевшего доказать, что он не сотрудничал с немцами и остался живым случайно – что доказать невозможно просто по законам формальной логики: нельзя доказать отсутствие чего-либо. Сай не стал опровергать логику и таким образом избежал еще одного лагеря – советского...

      Но в лагере для перемещенных лиц он провел немало времени: ни одна страна в мире не желала впустить этих несчастных, полуживых людей, чудом избежавших смерти. Их приняла бы с готовностью еврейская община Палестины, но Великобритания, осуществлявшая мандат над этой территорией, строго противилась. Тут Саю повезло: его разыскала мать, которую он считал погибшей в лагере. Радостная, но и горькая встреча...

      Два с лишним года провёл Сай в Европе, переезжая из страны в страну и пытаясь прижиться и продолжить образование. В конце концов, его допустили в Венесуэлу, где у мамы обнаружилась сестра – близким родственникам въезд разрешили. И вот Фрумкин живет в Южной Америке, говорит по-испански, при этом учит английский – готовится поступить в университет в Соединенных Штатах. И действительно, в 1949 году поступает в Нью-Йоркский университет, откуда выходит в 1953 году со степенью бакалавра. Позже он снова пошел учиться и получил степень магистра.

      Бизнес он открыл в Лос-Анджелесе, который и стал его родным городом на всю жизнь. Сай женился, родил двух сыновей. Жизнь его складывалась благополучно и безмятежно, и вот в этот период как раз и стали поступать настораживающие новости касательно положения евреев в Советском Союзе.

      Надо прямо сказать, что в отличие от большинства американских евреев Сай Фрумкин не имел никаких иллюзий насчет коммунизма. Он успел повидать его, так сказать, в натуральном виде в своей родной Литве, которая в 1940 году в одну ночь из независимой страны превратилась в маленькую часть советской империи. И помнил, что происходило вслед за этим: экспроприации, аресты, массовые депортации... Конечно, то что людям не дают учить иврит, или не отпускают в Израиль, или не принимают в высшие учебные заведения, или не дают развивать национальную культуру – это еще не концлагеря и не Девятый Форт. Но Сай знал, что коммунистический режим способен на все. Вот тех же отказников – сначала выгоняли с работы, потом стали избивать в подъезде, потом арестовывать. А учителей иврита предали суду и отправили в лагерь. Сай очень хорошо помнил, что такое жить под постоянной угрозой расправы. Значит, это не кончилось с концом нацизма, значит, снова людей преследуют за их этническое происхождение, за религию, за идеологические отличия, наконец, за желание уехать из страны, где их преследуют. Неужели все может повториться? Нет, такого допустить нельзя! Never again! Сквозь благополучие и безмятежность своей американской жизни Сай уловил тревожный шум. Это пепел Холокоста стучал в его сердце...

      Легко сказать: надо что-то делать. Но что именно? и как? и с кем?..

      Сай недавно написал, что если бы сейчас к нему пришел молодой человек и рассказал, что он собирается делать всё то, что Сай собирался сделать тогда, в конце 1960-х, умудренный ныне опытом Сай просто бы посмеялся над ним. Но тогда он не был мудрым и опытным, тогда он был молодым человеком, помнившим свои страдания в гетто, смерть отца в Дахау, скитания в качестве перемещенного лица и равнодушие всего мира к жертвам нацизма. И он должен был сделать всё возможное и невозможное, чтобы защитить своих братьев в России. Размышления над проблемой и беседы с другими людьми привели его к определенному выводу, который и стал центральной идеей в его действиях: евреи должны иметь возможность эмигрировать из СССР, где они постоянно находятся в опасности.

      С этой идеей он, естественно, в первую очередь обратился в ведущие еврейские организации. И был сильно разочарован, мягко говоря. Не то, чтобы лидеры еврейских организаций не видели проблем российского еврейства, не то чтобы они не хотели как-то помочь своим соплеменникам – нет, они вполне были за помощь и поддержку, но как? Только тихо-тихо, по официальным каналам, путем переговоров с советскими представителями, в обмен на уступки...

      Сай знал этот путь и отвергал его: это был путь умиротворения, мюнхенских уступок, капитуляции перед наглой силой. Этот путь уже привел однажды к Холокосту. Нет, Фрумкин не мог идти по нему снова, даже вместе с авторитетными еврейскими лидерами. Так возникла у него концепция открытых публичных ненасильственных действий в рамках закона и американской демократической традиции.

      Но для этого нужны единомышленники, нужна организация, нужны средства. В этот ранний период Сай встретил молодого человека, исповедовавшего близкие ему идеи – Зева Ярославского. Это теперь Ярославский – видный политик, занимающий выборную должность супервайзера Лос-анджелесского графства, а тогда он был самым обыкновенным двадцатилетним студентом. И вот эти два молодых еврея и оказались у истоков движения, которое имело, без преувеличения, огромный международный резонанс и существенно повлияло на отношения сверхдержав. Конечно, они были не одни. Очень скоро стало известно, что аналогичного направления группы возникают и в других американских городах. И стали известны имена их инициаторов: Лу Розенблюм в Кливленде, Линн Сингер в Нью-Йорке, Хералд Лайт в Сан-Франциско, Айрин Маниковски в Вашингтоне, Лилиан Хофман в Денвере, Женя Интратор в Торонто (это уже в Канаде) и многие другие. В тот период они не были связаны друг с другом организационно, но разделяли сходные взгляды: евреям в Советском Союзе угрожает насильственная ассимиляция, а то и худшая судьба, потому нужно бороться за возможность их эмиграции из той страны; действовать при этом нужно публично, с максимальным общественным резонансом, поскольку тихая дипломатия ничего не даст: даже согласившись на какие-то уступки, советские начальники их не выполнят, как они не выполняют, например, Хельсинские соглашения.

      Таковы были взгляды этих людей. Называли они себя по-разному, но сходно: кто – Комитет по делам советских евреев, кто – Совет за права советских евреев, кто – Объединение борцов за права советских евреев, но побуждения их борьбы были одинаковыми: они не могли допустить нового Холокоста даже в «мягкой» форме – в виде ассимиляции. Пепел Холокоста не давал им покоя. У многих из них были родственники в Советском Союзе, связь с которыми была насильственно прервана в течение долгого времени. Но когда некоторым из них позволили навестить советских родственников, они вернулись домой в полном ужасе: даже не от бедности материального существования в коммунальных квартирах, а куда больше от их запуганности, их страха перед антисемитизмом, от всей этой погромной литературы, выходящей под эгидой государства в миллионных тиражах и находящей живой отклик среди населения. Так что созданный Фрумкиным и Ярославским Южно-Калифорнийский совет в защиту советских евреев был далеко не единственной организацией такого рода, и здесь центральное внимание ей уделяется постольку, поскольку статья эта посвящена Саю Фрумкину.

      Создатели движения с самого начала понимали, что успех его во многом зависит от того, насколько им удастся заинтересовать положением евреев в СССР людей за пределами еврейской общины, то есть неевреев. Чтобы оказать влияние на политику американского правительства, в стране должно быть создано широкое общественное мнение, определенное отношение к этому больному вопросу. И Сай очень скоро в этом убедился.

      Счастливый случай свел его с очень яркой личностью – широко известным в Калифорнии радио-ведущим Джорджем Патнэмом. Слушателей у него было много, они любили Джорджа за честность, грубоватую прямолинейность, сочувственное отношение к нуждам простых людей. Когда Патнэм услышал от Сая о положении советских евреев, его возмущению не было предела. Как это боятся ходить в синагогу? Сам он регулярно ходил в церковь, и какие-либо препятствия на пути в дом Божий казались ему нетерпимыми. Как это не могут выехать в Израиль? А если им велит религиозный долг? В общем, Сай нашел в его лице верного союзника, и это была огромная помощь. Патнэм в своих передачах постоянно давал время Фрумкину и другим активистам движения за советских евреев (а они уже стали появляться) и сам говорил на эту тему. С его помощью была организована первая в Калифорнии массовая демонстрация в поддержку евреев в Советском Союзе. На праздник Хануки в 1969 году десять тысяч человек прошли колонной с горящими свечами по Лос-Анджелесу от Музыкального центра до городской мэрии, требуя свободу эмиграции евреев из СССР. Во главе демонстрации шел Джордж Патнэм. Впечатление было потрясающее. Сая поздравил с успехом мэр города, а самое главное – организацию заметили, о ней стали говорить и писать.

      И вот интересный вопрос: кто были эти десять тысяч человек, выразившие заинтересованность судьбой советских евреев? Сай говорит, что лишь небольшая часть их были евреи, а главным образом – неевреи. Именно это и определило успех той лос-анджелесской демонстрации, а позже и всего движения. Важной частью движения стали американские христиане разных деноминаций. На всех мероприятиях можно было видеть священников и монахинь, в ежедневных бдениях напротив советского посольства в Вашингтоне в дни еврейских праздников евреев заменяли прихожане соседних церквей. Как правило, американцы сочувственно реагируют на ограничение свободы, где бы это ни случалось.

      Вскоре сложилось ядро организации – несколько десятков человек, которые принимали активное участие во всех мероприятиях. И еще сотни людей, которые готовы были по первому зову придти на демонстрацию, митинг, любое массовое мероприятие. Но вот со средствами всегда было туго. Ни еврейские организации, ни тем более правительство ни доллара не давали. А все эти листовки, плакаты, объявления в газетах, телефонные звонки – все стоило денег. Находились, конечно, жертвователи, но главным жертвователем всё же был сам Фрумкин. К счастью, дела в бизнесе шли неплохо (он продавал обивочные ткани и драпировку), но всё же эти деньги не были «лишними» для семьи... В этой связи Сай любит вспоминать, как однажды во время демонстрации в связи с прибытием русского балета к нему подошел некий член гастрольной группы явно небалетного вида и не без зависти сказал по-русски: «Вам наверное хорошо платят». Если бы он знал...

      Организация действовала в нескольких направлениях. Прежде всего, массовые демонстрации и митинги. Затем – контакты с отказниками в России. Людей, которым угрожал арест, брала «под опеку» какая-либо правозащитная группа; этим людям постоянно звонили, им отправляли посылки, к ним приезжали визитеры из Америки. Сай дважды ездил в Москву, но гебешники его знали, за ним ходили по пятам, так что многого сделать он не мог. Еще одно направление: разъяснение в средствах массовой информации целей движения за советских евреев. На эту тему Сай опубликовал десятки статей, выступал по радио и телевидению. И, наконец, контакты с американским правительством. По всей стране местные организации устанавливали отношения со своими конгрессменами и сенаторами, которые, как правило, сочувственно относились к целям движения. А когда местные группы решили объединиться и создать в Вашингтоне свое представительство (Union of Councils for Soviet Jews), появилась возможность постоянных контактов с государственным департаментом.

      В начале семидесятых годов нью-йоркский студент по имени Гленн Рихтер выступил инициатором смелой идеи: связать торговый статус той или иной страны с существованием свободной эмиграции из этой страны. Иначе говоря, по мысли Рихтера, следовало принять закон, по которому иностранная держава могла получить льготные преимущества в торговле с Соединенными Штатами лишь в том случае, если ее эмиграционная политика соответствует международным стандартам прав человека. Почему именно эмиграция, спрашивали критики этой идеи. Да потому что наличие или отсутствие эмиграции легко увидеть извне, тогда как происходящее внутри тоталитарного государства не так очевидно. Рихтеру и его единомышленникам удалось заинтересовать своей идеей некоторых американских законодателей, и в результате сенатор от штата Вашингтон Хенри «Скуп» Джексон и конгрессмен из Огайо Чарлз Ваник внесли законопроект, направленный на проведение в жизнь этой идеи. Законодатели в большинстве своем были знакомы с проблемами советского еврейства и сочувственно отнеслись к законопроекту. И вот 20 декабря 1974 года закон, получивший название поправки Джексона-Ваника, был принят, несмотря на сопротивление некоторых бизнесменов и чиновников.

      Поправка Джексона-Ваника не говорила специфически о Советском Союзе и евреях, это была общая норма, распространяющаяся на все случаи подавления свободной эмиграции. Но понятно, что движение за советских евреев воспользовалось этим законом немедленно. Советский Союз как раз пытался в это время расширить экономические связи с США, и лишение статуса наибольшего благоприятствования в торговле наносило советским интересам чувствительный урон. Реакция московских властей была болезненной.

      Вообще говоря, постоянное давление на официальных советских представителей входило в арсенал средств участников движения. Мы упомянули выше ежедневные демонстрации на 16-й улице в Вашингтоне напротив советского посольства. Но и во всех других местах, где бы ни появлялись официальные представители Советского Союза – на международных конференциях, на различных переговорах – их встречали демонстранты с плакатами в руках: «Требуем свободу эмиграции», «Отпустите отказников», «Соблюдайте права человека» и тому подобное.

      Однако Сай считал, что выступать надо не только перед официальными представителями правительства, но перед любыми советским людьми, оказавшимися в Америке. Конечно, они не виноваты в государственных преследованиях евреев, но и они должны знать о том, как на это смотрят американцы. Пусть ознакомятся с фактами, послушают наши требования, ведь у себя в стране они об этом не узнают. И вот перед советскими артистами, спортсменами, студентами, профсоюзными деятелями... короче перед всеми, кто оказывался в Америке, появлялись люди в арестантских халатах с плакатами в руках и раздавали листовки на русском языке, где перечислялись злодеяния советских властей против евреев, желающих эмигрировать. У входов в театры, где пели и танцевали советские артисты, возле стадионов, где выступали советские спортсмены, непременно стояли демонстранты, выкрикивая «Let my people go!», «Отпусти мой народ!». Навсегда запомню одну из таких демонстраций – в марте 1975 года, в дни лос-анджелесского кинофестиваля, в котором принимала участие советская делегация.

      Прибывших в автобусе советских кинематографистов встретила демонстрация с плакатами по-английски и по-русски.

      От автобуса к театру они шли плотно сбитой стайкой. Вид у них был смущённый, испуганный, но и вызывающий: наплевать, мол, нам на всех, у советских собственная гордость. Они делали вид, что не слышат обращенных к ним криков, не видят окруживших их людей, эдак быстро-быстро, боком-боком через сердито гудящую толпу; впереди и по бокам безликие гебешники, за ними члены делегации кинематографистов с опущенными глазами, а в центре группы – глава делегации, большой начальник советской литературы и кинематографии Сергей Михалков. Ничего не видят, ничего не слышат...

      И вдруг – громоподобный крик. По-русски: «Господин Михалков, отпустите кинооператора Суслова! Отпустите сценариста Камова! Хватит издеваться над отказниками!» Это Сай Фрумкин. Он одет в полосатую робу зека, в руках у него мегафон. Мы подхватываем: «Let my people go!». Советские делегаты останавливаются в замешательстве. На мгновение растерялся и сам Михалков, но быстро совладал с собой: «Не задерживайтесь, товарищи! Пошли-пошли!» Я вспомнил написанные им когда-то слова: «Нас вырастил Сталин на верность народу, на труд и на подвиги нас вдохновил».

      А когда советская делегация скрывается за дверьми, начинается, пожалуй, самое трудное. Непрерывной чередой к нам подходят респектабельные американские граждане, по большей части старички и старушки с добрыми глазами, и вкрадчивыми голосами говорят: «Зачем же так? Зачем смешивать политику с искусством?» Или: «Вы ведь только сделаете хуже для отказников». Или: «Я тоже еврей, я тоже сочувствую нашим братьям в Советском Союзе, но почему нужно шуметь здесь и сейчас?» «А где и когда? – спрашивает Сай. – Скажите мне, где и когда вы считаете это уместным, и я уйду отсюда». В полной растерянности добрые старички смотрят на Сая: действительно, где и когда?

      Это теперь мы знаем: американское (затем мировое) движение в защиту советских евреев спасло от гибели отказников, сделало возможным немыслимое – эмиграцию из страны Гулага, нанесло невосполнимый урон советской идеологии. А тогда всё было далеко не ясно. Еврейский истэблишмент считал открытые акции протеста вредными, поскольку они раздражают советских начальников.

      На сегодня история сказала своё слово: прав оказался Фрумкин и его единомышленники, сторонники открытых действий. Достаточно полистать воспоминания бывшего советского посла в Вашингтоне Анатолия Добрынина, озаглавленные "In Confidence" (возможно, эта книга издана и по-русски), уж кто-кто, а он-то знает, что происходило на самом деле. На протяжении книги он возвращается к теме еврейского движения за эмиграцию из СССР раз тридцать, если не ошибаюсь. Он пишет о том, что американские евреи в 1970-80 годах оказали существенное влияние на все сферы советско-американских отношений: переговоры о разоружении, культурный обмен, экономические связи. Ведя переговоры с советскими представителями, американское правительство настаивало на соблюдении прав человека в Советском Союзе, в частности, на свободе эмиграции. Советским дипломатам, делегациям, художественным коллективам буквально не было прохода от демонстрантов в американских городах. Поправка Джексона-Ваника, принятая по инициативе американских евреев, поставила в связь статус наибольшего благоприятствования в торговле со свободой эмиграции.

      Посол Добрынин пытался убедить кремлёвских руководителей в необходимости изменить эмиграционную политику, выпустить, наконец, этих чёртовых евреев и тем самым успокоить общественное мнение в Америке. Это бы принесло, говорил посол, большие выгоды в политике и торговле. Добрынина не послушали, свободу эмиграции не допустили, но всё же, всё же около трёхсот тысяч человек в те годы уехали из Советского Союза: перед каждой встречей в верхах, перед каждой международной конференцией советская сторона должна была сделать «жест», то есть выпустить тысячу-другую рвущихся за рубеж евреев. И отказников удалось сохранить в живых. Несомненно, это был результат «открытых действий».

      С началом перестройки и с концом коммунистического режима в России проблема свободной эмиграции была решена. Но Union of Councils и фрумкинская группа в Калифорнии продолжают работу. Их функции изменились: теперь они, в основном, осуществляют мониторинг прав человека в бывших советских республиках. Сай также представляет интересы эмигрантских групп, если, по его мнению, их права ущемляются какими-либо организациями. Несколько лет назад он начал борьбу с американским центром по распределению германских репараций жертвам Холокоста – Claims Conference. Фрумкин считает, что распределение осуществляется неправильно, несправедливо. Советского Союза больше нет, но несправедливость в мире продолжает существовать. Саю незачем было смотреть по сторонам в поисках социального зла...

      Правозащитная деятельность – лишь часть той общественной работы, которую систематически вёл Сай Фрумкин. Не менее важна его многолетняя работа по распространению знаний о Холокосте. Ведь их остаётся всё меньше – свидетелей, переживших те страшные события, и Сай, наверное, к моменту своей кончины был самый молодой из них. Сотни выступлений, докладов и дискуссий в самых разных аудиториях, в том числе, настроенных недоброжелательно. Не так давно по инициативе Центра Визенталя Сай летал с докладами в Японию – страну, где никогда не жили евреи, но антисемитская пропаганда достигает умопомрачительного уровня. Именно так: если евреев нет, антисемиты их придумают...

      Но основная аудитория Фрумкина – американские студенты и школьники-старшеклассники. В школах он выступал систематически, рассказывал о Холокосте, о своей семье, о своём опыте. Главная мысль – необходимость терпимости на всех уровнях – личном, общественном, государственном и категорический отказ от всех форм насилия. В ответ на беседы Сай получал письма от своих слушателей, и они бывали удивительно трогательными. Вот попавшиеся мне на глаза выдержки из писем школьников к Саю Фрумкину:

       «После того, как я слышала Вас, я пришла к необходимости бороться с несправедливостью, существующей в мире. Конечно, я не смогу покончить со всем злом, но мне под силу сделать хотя бы что-то» (Джакелин Понгау). «Я многому научилась от Вас. В частности тому, что самоутверждение, которое вообще-то неплохая вещь, может в определенных случаях становиться источником зла... Я теперь вижу свою жизнь иначе и никогда не буду принимать поспешных решений» (Джессика Бут).

      Можно ли получить большую награду, чем подобные письма?

      Но и это не всё, если мы говорим о Сае Фрумкине. Как не сказать о его журналистской работе, о сотнях его статей, опубликованных в американской прессе на русском и английском языках? Это должна быть тема отдельного подробного разговора. Здесь же отметим только, что журналистика Сая – это продолжение его практической деятельности иными средствами, это была всё та же борьба с несправедливостью. О чём он писал? О преследовании евреев в различных частях мира, и не только евреев – других меньшинств тоже. Об антисемитской пропаганде. О Холокосте, его отрицателях и жертвах. Об идиотизме политической корректности. Об истории евреев и негров в Америке. Очень о многом. Как он писал? Прежде всего, с глубоким знанием предмета, что выгодно отличает его от нас, живущих в Америке не так давно. И потом – ненавязчиво, без поучительно-снисходительного тона, от которого кто-нибудь другой наверняка бы не удержался на его месте, учитывая превосходство в знаниях. Сай писал с подкупающей простотой и искренностью. Всё это делает Фрумкина одним из лучших авторов в русско-американской журналистике.

©"Заметки по еврейской истории"

Эссе Владимира Матлина о Сае Фрумкине было опубликовано в сетевом журнале «Заметки по еврейской истории» и перепечатывается на нашем сайте с любезного разрешения редактора журнала Евгения Берковича, http://berkovich-zametki.com/2009/Zametki/Nomer10/Matlin1.php