ОТЕЧЕСТВЕННОЕ СУДОСТРОЕНИЕ И ФЛОТ НА РУБЕЖЕ XIX-XX ВЕКОВ

С середины XIX столетия в отечественном кораблестроении начался процесс замены парусного движителя — паровым и деревянных корпусов — железными, а затем стальными. Гладкоствольная артиллерия уступала место нарезной, менялось и ее расположение — от традиционного бортового переходили к башенному. Общественный подъем, вызванный Крымской войной, способствовал в известной мере преодолению технико-экономической отсталости николаевской России. Замечательным трудовым подвигом русского народа стало создание в ходе войны флотилии мощных паровых винтовых канонерских лодок, сумевших на Балтике дать отпор паровому флоту противника. Смелым и целиком себя оправдавшим было весьма оперативное решение о принятии на вооружение только что появившихся в США железных броненосных кораблей принципиально нового типа — мониторов. С учетом опыта их создания Россия первая предложила миру новый класс корабля - брустверный монитор-замечательное творение адмирала А. А. Попова. Первой была Россия и в создании океанского броненосного крейсера “Генерал-адмирал”, а затем и не имевших аналога в мировом кораблестроении броненосцев круглой в плане формы — “поповок”. С учетом опыта их создания в 80-х годах разрабатывается новый тип мореходных черноморских броненосцев, поразивших мир своей боевой мощью (“Екатерина II” и др.). Усилиями двух других выдающихся адмиралов того времени, И. Ф. Лихачева и Г. И. Бутакова, на Балтийской броненосной эскадре отрабатывалась передовая тактика нового флота. Со времен Крымской войны, когда минные поля перед Кронштадтом преградили флоту противника доступ к столице, продолжалось совершенствование минного оружия, которое вг войне с Турцией 1877—1878 гг. сыграло весьма активную роль и привело к созданию серийных кораблей нового класса — миноносцев. В боевых условиях на борту знаменитой “Весты” прошла испытания и отечественная система автоматического управления артиллерийским огнем А. П. Давыдова. Все эти успехи стали возможны потому, что была создана собственная промышленная база современного судостроения. Передовым предприятием, способным в короткие сроки строить-первоклассные корабли и надежные механизмы, становится при поддержке Морского министерства Балтийский завод. Его гордость — построенный менее чем за два года броненосный крейсер “Владимир Мономах”, который оказался сильнейшим на Тихом океане. Ижорский завод поставлял судостроителям прокат и броню, Обуховский—с 1867 г. обеспечивал флот отечественными нарезными орудиями, не уступавшими уже тогда лучшим орудиям Круппа. Однако крупные частные верфи, составлявшие основу судостроения на западе, в России практически отсутствовали, а немногочисленные казенные верфи и заводы начали отставать от быстрорастущих потребностей броненосного судостроения. Поэтому часть кораблей, например крейсера “Память Меркурия”, “Адмирал Корнилов”, “Светлана”, “Варяг”, “Аскольд”, “Богатырь”, “Новик” и броненосцы “Цесаревич” и “Ретвизан”, приходилось заказывать за границей. На развитии промышленности и науки все более явственно сказывался общий застой в государственной и хозяйственной деятельности России 80-х годов. Усилившиеся бюрократизм и волюнтаризм, пренебрежение научным подходом к проблемам, общая технико-экономическая отсталость не позволяли в должной мере реализовывать многие родившиеся в России новинки техники. Пример тому — печальная участь успешно испытанной в 1866—1871 гг. подводной лодки А. Ф. Александровского-и предложенной им же торпеды, превосходившей образцы Уайтхеда. Такая же судьба ожидала образцы совершенных фугасных снарядов, а затем и радио. Непростительна и более чем 15-летняя задержка с созданием предлагавшегося еще в 80-е годы А. А. Поповым, И. Ф. Лихачевым и Д. И. Менделеевым отечественного опытового бассейна — необходимого разностороннего научного Центра кораблестроения. Убытки и потери флота из-за отсутствия такого центра оказались несопоставимы с теми 30—100 тыс. руб., которые требовались на его создание. С особой неприглядностью пороки самодержавия вскрылись в начале XX в., когда политическая обстановка потребовала резкого увеличения численности и темпов создания флота. А между тем система управления и организации работ в казенном судостроении с ее мелочным администрированием, плюшкинской экономией, безгласностью строителей, лишенных инженерной и хозяйственной самостоятельности, низким уровнем заработной платы по сравнению с частными предприятиями и постоянными урезаниями смет совершенно не удовлетворяла новым требованиям. В результате казенное судостроение в 2—3 раза уступало по срокам постройки частным предприятиям. Бичом судостроения были систематические переработки проектов и переделки на строящихся кораблях, что вызывало их хроническую перегрузку. Некому было позаботиться даже об элементарной унификации крепежных изделий, арматуры, щланговых и трубных соединений, лишенных какой бы то ни было взаимозаменяемости. Лишь в давно применявшихся образцах снабжения (мебель, фонари, подсвечники и т. п.) наблюдалось некоторое подобие стандартизации, но совершенно безуспешными оказались попытки адмирала С. О. Макарова добиться, например, сокращения числа типов водомерных стекол с 76 до 10. Не удалось унифицировать и создававшиеся дочти в одно время башенные установки кораблей. Эти изъяны бюрократической организации проявлялись и в самой структуре, и во взаимодействии центральных учреждений флота. За его техническое состояние отвечал Морской технический комитет (МТК), который в лице своих высококвалифицированных специалистов прилагал немалые усилия по поддержанию его на современном научном уровне. Но из-за явной малочисленности члены комитета тонули в набиравшем силу потоке повседневной текучки, запаздывали в принятии важнейших принципиальных решений и почти не имели времени на собственные разработки и прогнозирование. Недостаточной была и связь между отделами МТК —кораблестроительным, артиллерийским, минным и механическим. Зачастую это приводило к малообоснованным и не согласованным требованиям в заданиях на проектирование кораблей и, как следствие,— к их перегрузке. Ответственный за всю технику флота, МТК тем не менее был лишен хозяйственной самостоятельности, и осуществление его решений и предложений зависело от “финансовых соображений” Главного управления кораблестроения и снабжена (ГУКиС) — учреждения чисто канцелярского, весьма далекой от понимания нужд и забот флота. Поэтому его начальник— вице-адмирал В. П. Верховский мало содействовал МТК и не редко пренебрегал его рекомендациями. Вопросами морской стратегии, боевой готовности и развития флота ведал Главный морской штаб (ГМШ) в лицее военно-морского ученого отдела. Но и он, заваленный все возрастающей перепиской по руководству повседневной жизньи большого флота, был практически лишен возможности заниматься кропотливой и систематической работой по увязанному с задачами государства долгосрочному прогнозированию состава и мощи флота. Слабой была и ученая роль Морской академии, объединенной под единым начальством с Морским кадетским корпусом. Вплоть до 1895 г. в ее программах отсутствовал такой важный предмет, как тактика, и флот получал специалистов, отлично знавших технику своих кораблей, но не имевших глубокого военного образования. В этом надо видеть одну из главных причин разногласий во взглядах на состав флота и тактику его использования даже среди выдающихся русских адмиралов. Поэтому и будущее флота решалось не на основе планомерной научной разработки морской тактики и стратегии, а на особых совещаниях, лишенных общей руководящей идеи и ответственности за свои решения. Столь же безответственной была и деятельность бесконтрольно распоряжавшегося Главного начальника флота и Морского ведомства генерал-адмирала великого князя Алексея Александровича. В результате на флоте укоренились многие ошибочные взгляды и заблуждения, обернувшиеся в конечном счете трагедией Цусимы. Так, рассчитывая лишь на прямое попадание, отказывались от щитов у орудий (чтобы уменьшить размер цели) и тем самым обрекали на уничтожение и орудия, и комендоров, осыпаемых градом осколков снарядов, разрывавшихся даже при ударе о воду. В погоне за дешевизной отказались от тонкостенных фугасных снарядов из высококачественной стали с большим содержанием взрывчатого вещества и снабдили флот худшими в мире фугасными снарядами, в четыре-пять раз уступавшими японским по массе разрывного заряда. Несмотря на возросшую мощь и скорострельность крупной и средней артиллерии, исключавших возможность сближения кораблей вплотную, все еще рассчитывали “поливать” палубы вражеских кораблей и в упор “косить” миноносцы из мелких пушек и пулеметов и загружали корабли этим бесполезным грузом. Создав, наконец, после долгих проволочек опытовый судостроительный бассейн, не сумели из-за спешки проектирования воспользоваться его рекомендациями об усовершенствовании обводов крейсеров типа “Диана” и, забыв завет адмирала А. А. Попова, что “корабли строятся для пушек”, не нашли лучшего решения, чем устранять выявившуюся при проектировании этих серийных кораблей перегрузку за счет уменьшения и без того уже недостаточной численности главной артиллерии, лишив ее, к тому же, и броневых щитов. Особенно трагичными для флота были последствия новаторского по замыслу, но дискредитированного отсутствием соответствующей тактики решения МТК о переходе в 1892 г. на облегченные снаряды, которые обеспечивали увеличение почти на 20% начальной скорости полета снаряда. Благодаря этому, по сравнению с артиллерией иностранных флотов, было достигнуто существенное превосходство в настильности траектории, т. е. в наибольшем ее приближении к прямой линии, что резко увеличивало меткость огня и бронебойность на дистанциях до 5,5 км. Эта дистанция считалась предельной в бою как из-за трудности прицеливания и определения расстояний, так и ввиду почти полной неуязвимости броненосных кораблей при обстреле с больших расстояний. На большей дистанции 203-мм плиту из крупповской брони не мог пробить уже никакой снаряд, поэтому для уничтожения противника сближение считалось неизбежным. Приняв пределом боевой дистанции расстояние в 4—6 км и ориентируя по нему всю боевую подготовку, забыли, что заставить противника принять выгодную дистанцию боя можно, лишь обладая превосходством в скорости. Стрельб на полном ходу не проводилось, совместно на этой скорости корабли не маневрировали, а когда началась война, не пытались ни выделить в эскадре самостоятельно маневрирующие быстроходные отряды, ни избавиться от связывающих эскадру тихоходов. Не удалось избежать и перегрузки кораблей, которая кроме потери скорости приводила к переуглублению броневого пояса, отчего слабо или совсем небронированные участки борта оказывались в непосредственной близости к ватерлинии. Никто не предполагал, что японцы, отказавшись подставлять на близкой дистанции борта своих кораблей под лучшие в мире русские бронебойные снаряды, будут отвечать с немыслимых до войны 12—17-километровых дистанций мощными фугасными снарядами, которые нарушали прочность крепления брони и пробивали громадные (до 6 м2) бреши в небронированных участках борта русских кораблей. Эти пробоины, погружаясь в воду при крене, приводили корабли к гибели, несмотря на остававшийся неповрежденным броневой пояс. Рутину и самоуспокоенность не смогла нарушить даже разразившаяся война с Японией, и лишь в апреле 1905 г., за месяц до Цусимы, МТК собрался “в предстоящую кампанию” организовать на учебном крейсере “Минин” опытную стрельбу на большие расстояния (9—11 км). Тактическая безграмотность высшего начальства и пресловутая “экономия”, в свою очередь, влияли на состояние техники. Не веря в необходимость увеличения дальности стрельбы, оно не торопилось с введением оптических прицелов и длиннобазных дальномеров, не считало нужным подкреплять подъемные механизмы орудий, слабость которых выявлялась при редких стрельбах на увеличенных дистанциях; мирилось с недостаточными углами возвышения орудий, в большинстве уступавшими японским. В эти же годы с кораблей, вопреки доводам адмирала С. О. Макарова, были сняты приборы автоматической стрельбы единым залпом из всех орудий, а адмирал В. П. Верховский предложил “заодно” отказаться и от остальных “сложных и дорогостоящих”, не способствующих повышению процента попаданий приборов управления артиллерийским огнем. Теми же “экономическими” соображениями ГУКиС сдерживалась (по-видимому, из опасений чрезмерных расходов боеприпасов) и отработка высокой скорости стрельбы, в которой благодаря широким мерам поощрения больших успехов достиг к тому времени английский флот. В русском же флоте на боевых кораблях считалось достаточным добиваться лишь высокой меткости, а о скорости стрельбы в отчетах даже не упоминалось. “Действительность стрельбы нашей судовой артиллерии далеко не достигает тех величин, которые получаются во флотах иностранных”,— с тревогой отмечалось в одном из документов ГМШ перед самой войной. Служба инспектора стрельбы, .о которой неоднократно, еще до появления ее у англичан, ставил вопрос МТК, так и не была создана. Даже радио, родившееся на русском флоте, не получило должной поддержки со стороны Морского министерства. Организованная в 1901 г. в Кронштадте мастерская приборов беспроволочного телеграфирования имела ничтожную производительность (8 комплектов в год). В распоряжении А. С. Попова, много помогавшего внедрению радио на флоте, не было даже специальной лаборатории, а учебно-минный отряд, готовя радистов для всего флота, должен был довольствоваться устаревшими и ненадежными станциями ранних образцов, которые лишь подрывали у матросов доверие к их новой специальности. В этих условиях Маркони (Италия), Сляби-Арко (Германия) и другие зарубежные последователи и .современники А. С. Попова, поставившие создание и эксплуатацию станций на коммерческую основу, быстро добились успехов в увеличении надежности и дальности радиосвязи, в результате чего России пришлось заказывать мощные станции за границей. “Царизм оказался помехой современной, на высоте новейших требований стоящей, организации военного дела” в этих ленинских словах ключ ко всем предвоенным организационным, тактическим и техническим промахам Морского министерства как части государственной системы того времени. В ЦЕНТРЕ ВНИМАНИЯ — ДАЛЬНИЙ ВОСТОК В последнее десятилетие прошлого века перед Россией встала задача резкого усиления своих морских сил на Дальнем Востоке. Виной тому была империалистическая Япония. Отказавшись от традиционной политики изоляции и вступив на путь капиталистического развития, японские милитаристы вооружились новейшей европейской техникой и взяли открытый курс на создание собственной колониальной империи в Восточной Азии. Победа над Китаем в войне 1894—1895 гг. создала прямую угрозу русским интересам на материке, и для противодействия японской экспансии в китайском порту Чифу сосредоточиваются соединенные Средиземноморская (контр-адмирал С. О. Макаров) и Тихоокеанская (контр-адмирал Е. И. Алексеев) эскадры под общим командованием вице-адмирала С. П. Тыртова. Под давлением России, Франции и Германии Япония была вынуждена отказаться от всех территориальных захватов, в том числе и от взятого штурмом Порт-Артура Вскоре этот незамерзающий порт по договору с Китаем перешел к России и стал главной базой русского флота на Тихом океане. Увидев в России главное препятствие в осуществлении своих завоеваний на материке, Япония, получив громадную контрибуцию с Китая и займы в Англии и США, развернула энергичную подготовку к войне. Подготовка Японии к боевым действиям на море опиралась на опыт войны с Китаем и сделанные из него правильные выводы. Преимущество в скорости новых японских легких крейсеров {“Нанива”, “Такачихо”', “Иошино”, “Акитсусу”), составивших знаменитую “летучую эскадру”, позволило им в бою при Ялу, маневрируя отдельно от главных сил, неоднократно охватывать фланги противника и уничтожать отдельные группы его кораблей сосредоточенным огнем обоих отрядов. Правильно было понято и значение бронирования, доказанное высокой живучестью участвовавших в бою китайских броненосцев (“Тинг-иен” и “Чин-иен” сохранили боеспособность, несмотря на 400 попаданий в каждого) и тяжкими повреждениями или полной гибелью сильно уязвимых легких крейсеров. Идея использования “летучей эскадры”, наряду с резки; усилением бронирования кораблей, получила дальнейшее развитие в программе строительства нового японского флота. От флота, состоявшего лишь из крейсеров, Япония решительно переходит к созданию первоклассных броненосных кораблей по английскому образцу: шести эскадренных броненосцев (программы 1894 и 1895 гг.) и шести броненосных крейсеров (дополнительная программа 1896 г.). Готовность этих кораблей, которые должны были стать ядром нового флота, намечалась на 1902 г. Все корабли были заказаны на европейских заводах, причем большинство—в Англии. Первые два из серии броненосных крейсеров типа “Асама” были спущены на воду в 1898 г., три—в 1899 г. и последний—в 1900 г. По сравнению с быстроходными английскими крейсерами типа “Кент”, имевшими одинаковое с японскими кораблями водоизмещение, скорость японских крейсеров была меньше на два узла, но зато, за счет уменьшения мощности машин и запасов топлива, они имели более мощную артиллерию и увеличенные площадь и толщину бронирования. К шести таким кораблям уже перед самым началом войны присоединились еще два близких по типу крейсера “Ниссин” и “Кассуга”, купленные с помощью Англии у Аргентины. Все они полностью отвечали поставленным задачам решительных военных действий в условиях ограниченного театра прибрежья Кореи и Японии. Какова же была ответная программа России по созданию флота, которому ставилась цель не допустить высадки японцев на материк? В отличие от островной Японии, планомерно и целенаправленно создававшей мощный броненосный флот для обеспечения господства на ограниченном прибрежными морями Дальневосточном театре, положение России было значительно сложнее. Обширность территории, разобщенность морских театров и различие политических целей на каждом из них издавна вынуждали иметь на Балтике, в Черном море и в Тихом океане самостоятельные морские силы, которые в случае необходимости трудно было собрать в кулак. В этих условиях на Особом совещании в конце 1897 г. было решено ограничиться в Балтийском море оборонительным флотом и, не сокращая пополнения Черноморского флота по программе 1895 г., сосредоточить основные силы флота на главном теперь Тихоокеанском театре. В начале 1898 г. для усиления Тихоокеанской эскадры было выделено 90 млн. руб. и была принята дополнительная судостроительная программа “для нужд Дальнего Востока”. Объединенная с программой 1895 г. единым сроком исполнения (1905 г.), она должна была обеспечить, существенное превосходство русского Тихоокеанского флота над японским. Но, как часто бывает, последующие корректировки и ряд допущенных ошибок свели на нет почти все ее достоинства. Уже в начале 1901 г. выяснилось, что для своевременного выполнения программы Морскому министерству, помимо уже выделенных сверхбюджетных 90 млн. руб., необходимо еще около-100 миллионов. -Ассигновано была лишь 40 млн. руб. с распределением равными долями на 1901—1905 гг. Пришлось, сдвинуть сроки готовности и исключить из программы ряд кораблей. Тем самым было сорвано предусматривавшееся уже на 1902 г. -обеспечение превосходства над японским флотом по броненосцам. Сокращение кредитов на плавания задержало сосредоточение сил в Тихом океане и понизило боевую готовность самой эскадры. Наконец, из-за слабости ремонтной базы на Дальнем Востоке силы эскадры в 1901 г. были даже уменьшены ввиду возвращения в Россию отряда кораблей, составлявших ее прежнее боевое ядро. Но в Морском министерстве считали, что Япония не справится с выполнением своих программ к 1902 г. и потому не решится на развязывание войны. Это же неверие в возможность войны вместе с недооценкой роли броненосных крейсеров проявилось, по-видимому, и в заданиях на проектирование новых кораблей по программе 1898 г., в которой не нашлось места броненосным крейсерам. Создание их планировалось лишь в будущем—по разработанной в 1903 г. новой 20-летней программе'. Просчеты русского правительства в оценке готовности японского флота имели роковые последствия. Развязанная Японией война застала на Дальнем Востоке четыре из строившиеся 10 броненосцев и лишь 10 крейсеров (вместо 24, как это было запланировано на Особом совещании 1897 г.). Эти корабли наряду с тремя построенными ранее броненосцами типа “Петропавловск” и приняли на себя первый удар превосходящих сил японского флота. РАЗРАБОТКА ЗАДАНИИ НА ПРОЕКТИРОВАНИЕ КРЕЙСЕРА НОВОЙ СЕРИИ Программа для проектирования крейсеров водоизмещением 6000 т, первым из которых стал “Варяг”, разрабатывалась в то переломное время, когда крейсерская доктрина вступила в очевидное противоречие с идеей эскадренного сражения. Приходилось признать, что находившиеся в строю “Адмирал Нахимов”, “Рюрик”, “Россия” и “Громобой” уступали шести заказанным Японией новым броненосным крейсерам, в проектах которых уже была воплощена идея участия крейсеров в эскадренном бою. Наши крейсера отличались хорошей мореходностью, большими дальностью плавания и автономностью, но эти важнейшие в океане преимущества не могли быть эффективно использованы в условиях местного театра2, ограниченного Японским и Желтым морями. Правда, “Громобой”, последний в серии кораблей типа “Рюрик”, имел значительно более полное бронирование корпуса, казематов средней артиллерии и большую скорость, превышающую 20 уз, что улучшало его шансы на успешный бой при единоборстве с каким-либо из японских броненосных крейсеров. Традиционное расположение артиллерии в палубных установках по бортам позволяло вести бой на оба борта в одиночном дальнем крейсерстве, но зато в эскадренном сражении японские башенные крейсера приобретали каждый двойное превосходство в 203-мм орудиях из-за бездействия на русских кораблях половины орудий на нестреляющем борту. Так и случилось в бою 1 августа 1904 г., когда погиб “Рюрик”. Новый тип броненосного, хотя и слабее вооруженного крейсера, уже значительно больше приспособленного к эскадренному бою, представлял собой “Баян”. Но он был одинок в составе эскадры—остальные крейсера были бронепалубными. Заложенные в 1895 г. крейсера типа “Диана” оставались в основном воплощением идей крейсерской войны, представляя собой распространенный во многих флотах мира 90-х годов прошлого столетия тип “истребителя торговых судов”. От крейсеров типа “Рюрик” они отличались почти вдвое меньшим водоизмещением (6700 т), увеличенной до 20 уз проектной скоростью, значительно большей скорострельностью (в 2—4 раза по сравнению с 203-мм картузными орудиями) новых 152-мм патронных пушек, возможностью вести огонь на оба борта из установленных в диаметральной плоскости концевых орудий и применением полубака для повышения мореходности и обеспечения стрельбы из установленного на нем 152-мм орудия даже в штормовую погоду. Бортовой брони эти корабли не имели'и прикрывались только карапасной (со скосами к бортам) броневой палубой. Она состояла из плит новой экстрамягкой никелевой стали, заказанной на французском заводе “Шатильон—Коммантри”. Благодаря повышенным пластическим свойствам этой брони снаряд, попавший в нее под небольшим углом, рикошетировал, не пробивая плиты и оставляя на ней лишь глубокую ложкообразную вмятину. По сравнению с прежними проектами была увеличена толщина брони боевой рубки, предусмотрена защита дымоходов и шахт подачи боеприпасов. Новый проект явно учитывал опыт и боевую эффективность крейсеров японской “летучей эскадры”, так успешно действовавших против китайских броненосцев при Ялу. Идея легкобронированных (или даже “безбронных”, как настаивал С. О. Макаров), но быстроходных и сильновооруженных крейсеров была популярна тогда на многих флотах мира, а английская фирма Армстронга выпустила целое семейство таких специфических боевых кораблей. Головной из них — “Эсмеральду” — С. О. Макаров считал “идеальной боевой машиной”, избрав в качестве прототипа для своего “без-бронного судна”. Эти “эльсвикские” крейсера и составили ядро японского флота при Ялу. Новые русские крейсера программы 1898 г. должны были по замыслу МТК превзойти эльсвикские крейсера за счет большей мощи скорострельной артиллерии (двенадцать 152-мм орудий), повышенной до 23 уз скорости и увеличенной до 5000 миль дальности плавания. Так рождался компромиссный, во многом универсальный тип корабля, который мог быть и океанским крейсером-одиночкой (не случайно английская печать в постройке “Варяга” — головного корабля этой серии — увидела прежде всего угрозу своим торговым судам), и сильным разведчиком при эскадре, превосходящим эльсвикские крейсера, способным при необходимости дать бой и броненосным кораблям противника. Действительно, “Варяг” по всем характеристикам превосходил любой из двенадцати участвовавших в русско-японской войне японских легких крейсеров и был сильнее каждого из 50 английских быстроходных крейсеров постройки 1885-1897 гг. Но, конечно, “Варяг” не был рассчитан на единоборство с новейшими эльсвикскими крейсерами, которые в своей эволюции от “Эсмеральды” пришли к броненосным крейсерам типа “Асама”. Впрочем, и в бою с такими кораблями при наличии необходимого маневренного простора шансы русских бронепалубных крейсеров были не безнадежны. Ближайший собрат “Варяга” — построенный вслед за ним “Аскольд”, доказал это в бою 28 июля 1904 г., заставив последовательно отступить сначала “Асаму”, а затем и “Якумо”, на которых огонь “Аскольда” вызвал сильные пожары. Но такой успех даже при кратковременных стычках давался ценой серьезных повреждений. Необходимость усиления защиты была ясна уже перед войной. И если на “Варяге”—головном корабле новой серии— орудия были без броневых щитов, то на “Аскольде” они уже были установлены, а на следующих за ним “Богатыре” и однотипных с ним “Олеге”, “Кагуле” и “Очакове” треть 152-мм орудий была заключена в башни, а остальные укрыты за броней щитов или в казематах. Из-за такого усиления защиты их нередко причисляли даже к броненосным крейсерам (на “Олеге” предполагали в 1906 г. установить и броневой пояс). Это по праву были лучшие представители класса средних бронепалубных крейсеров. О характере происходившего тогда в пределах одного и того же водоизмещения перераспределения нагрузок этих кораблей говорят выполненные автором (по примеру применявшихся в тогдашнем судостроении) полярные диаграммы их нагрузок.