АБДУРРАХМАН ДЖАМИ

home

ИЗ “КНИГИ МУДРОСТИ ИСКАНДАРА”

ГАЗЕЛИ

(переводы Н. Воронель, Н. Гребнева, В. Державина, В. Звягинцевой, С. Липкина,
Р. Моран, Ю. Нейман, С. Северцева, Т. Стрешневой)

* * * Я старым стал, но к молодым стремлюсь я снова, как и прежде. Бессильно тело, но душа любить готова, как и прежде. В ряду зубов открылась брешь, но губы свежие подруги. Милей, желанней для меня всего живого, как и прежде. Седыми стали волоса, я исхудал, – как волос, тонок, Но стан, что тоньше волоска, влечет седого, как и прежде. Весть о тебе дарует жизнь всем, кто сто лет лежит в могиле, Пусть ты молчишь, но твоего мы жаждем зова, как и прежде. Ты – на коне, а я – твой прах. О, как твое задену стремя? Из-под копыт пыль не взлетит до верхового, как и прежде! Я сжал уста и, как бутон, затих, – тогда в меня вонзились Колючки злого языка, навета злого, как и прежде. Джами, хотя в твоем стихе былого блеска не осталось, Еще ты можешь посрамить умельцев слова, как и прежде!

* * *

В пятерне страданий сердце изошло немой тоской...
Этих кос, как струн дутара*, не коснуться мне рукой.
За одно лишь слово мира я отдам тебе всю душу,
Хоть бедой военной дышит твой неверный мир со мной.
В море мук омыл я руки, смыл с ладоней след надежды,
Рвался к счастью и увидел бездну пасти роковой.
Сердца кровь в глазах – не слезы, словно каплет сок гранатный.
Из-за уст твоих гранатных, видно, цвет у слез такой.
Обо мне боятся вспомнить гости, сев перед тобою:
Разве шах боится мата, правя шахматной доской?
Я упал во прах, побитый градом каменных упреков,
Я убит враждою низких и льстецов твоих толпой.
О Джами, так больно сердцу, так оно набухло кровью,
Что готово разорваться, как бутон цветка весной!
* - Дутар - струнный музыкальный инструмент

* * *

Раскрылись розы, – но сердечный огонь пока еще сокрыт,
Раскрылись розы, – ты сокрылась, и плачу, плачу я навзрыд.
К чему мне розы, если слезы из глаз моих текут в саду?
Твои мне кудри не заменит кудрями блещущий самшит.
Дыханье утра не разбудит заснувший лилии цветок,
А стана твоего коснется – и, как тростник, он зазвенит.
Что пользы от лугов небесных, когда – о, господи! – Ширин
Не поглядит на луг Фархада, что изобильем знаменит.
Все люди, что в твой дом вступают, к тебе приходят как друзья,
А в доме, где любовь страдает, лишь ветер горестно шумит.
О друг мой, я живу в трущобах. Моих уроков не проси, –
Скажи, какой учитель мудрый любви загадку разрешит?
Ту птицу, что в силки попалась, увы, охотник не спасет,
Так не проси, Джами, подругу: “Меня спаси ты от обид!”

* * *

Едва лишь розы расцветут, ищу тебя в саду густом,
Но там вонзаются в меня шипы, растущие кругом.
Мой бедный дом так озарен пыланьем сердца моего,
Что свет из моего окна сияет и соседу в дом.
Стрелой мне сердце не пронзай: из раны вырвется огонь, –
Его слезами не залью, и буду я сожжен огнем.
Уже не могут в дом ко мне прийти друзья: куда ни глянь
Бушует море слез моих, дорога затонула в нем.
Мне пламя сердца, море слез мешают на тебя смотреть:
То задыхаюсь я в дыму, то гибну я на дне морском.
Увы, я оседлать не смог ретивого коня любви, –
О, кто бы мне сейчас помог с горячим справиться конем!
Не думай, что Джами здоров и потому не стонет он:
Стонать мне трудно из-за слов, что в горле у меня – комком.

* * *

Повсюду праздник, все живое улыбками озарено, –
Мой праздник в том, что на подругу и мне взглянуть разрешено!
Все ищут: “Где луна?” – поскольку нам праздник возвещен луной,
А я везде ищу ту розу, чьим блеском сердце пронзено.
Доколе пить мне горечь жизни? О, где ты, виночерпий мой?
Живительною влагой брызни, подай мне радости вино!
Кругом – певцы и музыканты, кругом – веселые пиры,
А нам, влюбленным, лишь в безумье отраду обрести дано
Все розы душу мне сжигают затем, что розы нет моей, –
Да будет мне смотреть на розы садовником запрещено!
И я с подругою когда-то гулял среди цветущих роз...
Она ушла, ей нет возврата, и в светлый день в душе темно.
Ни с кем не может поделиться Джами страданием своим, –
Страданью некуда излиться, и сердце им полным-полно.

* * * Узкоглазая смутьянка мой похитила покой. На ее кабе в обтяжку блещет пояс золотой. Красотой, походкой, статью это – пери, скажешь ты. Но нигде не встретишь больше и строптивости такой. Не дождусь я встречи с нею. Поцелую, может быть, Легких ног ее подошвы, после смерти став землей. Кровь мою пролить ты хочешь? Я пощады не прошу. Сшит мой саван погребальный, меч булатный – под рукой. А моих страданий повесть перепишут брызги слез На листках травы, проросшей из того, что было мной. И пускай развеют ветры по лицу земли мой прах, Будет каждая пылинка веять прежнею тоской. Не унять мне жженья в сердце и ничем не потушить, Кроме смертного напитка, кроме гибели глухой. Ты, смеясь, проходишь мимо и не знаешь обо мне, Как, в слезах, тебе я счастья у небес прошу с мольбой, Боже мой, во что же верить одинокому Джами, Коль уйдет он обойденный и не взысканный тобой?

* * *

От палящих мук любовных изгорая, бьется сердце,
Словно раненое, кровью истекая, бьется сердце.
Приложи мне к сердцу руку, преисполнись милосердья,
Слышишь, как, свои удары учащая, бьется сердце.
Как испуганная птица у охотника в тенетах,
Так в силках кудрей волнистых, замирая, бьется сердце.
Как морская рыба, на мель выброшенная прибоем,
Разлученное с тобою, изнывая, бьется сердце.
Мне любовь луной ущербной светит тускло.
Почему же у Лейлы, как у Меджнуна, полыхая, бьется сердце?
Ведь толчок любви впервые круг миров привел в движенье.
С той поры любви вселенской, не смолкая, бьется сердце.
Чтоб Джами вернулся к жизни, подари ему лобзанье
И услышишь, как в умершем, оживая, бьется сердце.

 

* * *

Скакун твой быстро мчал тебя; из-за того я изнемог,
Что прахом от его копыт я за тобой лететь не мог.
Не вынуждай меня вставать из праха на твоем пути,
Пройди, коснись моих ланит подошвами прекрасных ног!
Всю жизнь мою я слова ждал – и услыхал: “Погибнешь ты!”
Но смысл мне чудился иной; он был отраден и глубок.
Сам от себя отрекся я и сел на улице твоей:
Я веру сердца сокрушил, страданиям себя обрек.
Хоть кровью захлебнулся я, но не раскрылся, как бутон,
И жалобы не произнес на то, как мой удел жесток.
С тех пор как отражений сонм я сам с зерцала сердца стер,
В нем отражен один твой лик, хоть, словно солнце, он далек.
Вчерашней ночью в погребке у риндов кравчим став, Джами
Из вздохов утренних сложил напев рожденных в муках строк.

* * *

Веселый праздник наступил, веселый день для всех людей,
Ты посмотрела на меня, и я стал жертвою твоей.
Ты медлишь занести клинок, но если ты назначил рок,
Прошу тебя, не мучь меня – без сожаления убей.
Но, впрочем, дам тебе совет, как без клинка меня сразить:
Мне покажи свое лицо и взгляд метни из-под бровей.
Не знаю, для чего мне жить, когда тебя со мною нет!
Я жизнью не могу считать остаток этих бренных дней.
Вновь праздник наступил для всех, кругом звенит беспечный смех,
Ты – праздник мой, но плачу я, и мрачно на душе моей.
Предпраздничную кутерьму, где нет тебя, я не приму.
Несносен праздничный галдеж, и шутки, и приход друзей.
Джами, вновь праздник миновал, а ты ее не увидал.
Кто подумал праздником назвать тот день, что всех других грустней!

* * * Вешний ветер с розы дикой покрывало сбросил смело, Тут явились винопийцы, и пирушка зашумела. А вокруг тюльпанник вырос – это, розами любуясь, Вмиг толпа тюльпаноликих на лужайке заалела. “В дни цветенья роз прекрасных трезвости зарок непрочен”, – С этим мудрым изреченьем соглашаюсь я всецело. Не окажутся ли ринды – развеселые бродяги – Праведней благочестивцев, чья душа окаменела? Не у тех, кто нижет четки, ты жемчужину отыщешь, Ибо раковиной служат ей ладони винодела. Соловей, над робкой розой не кружи – таких скитальцев Толпы здесь прошли и скрылись из цветущего предела. Только нежно, будто строчка дружеского их привета, Под кустом багряным травка для тебя зазеленела. В нераскрывшемся бутоне запечатано посланье Про израненное сердце, что любовью пламенело. Жжет тоска Джами, и пламя не залить слезами… Ливню Не омыть тюльпан, чье сердце от ожога потемнело.

* * *

Зачем не сразу умер я, зачем разлуку перенес?
И, словно смертного греха, стыжусь я этого до слез…
Я был неопытен, несмел, я только издали глядел,
Ни разу не поцеловал уста, что ярче вешних роз.
Соперник послан мне бедой, ему, измученный, худой,
Как кость собаке, я себя на растерзание принес.
Не сосчитать твоих рабов и дом твой стерегущих псов, –
Я только раб твоих собак, твоих рабов покорный пес.
Страданья сладость я постиг, и нет мне радостей других,
Мне дела нет до дел мирских, до всех посулов и угроз.
На мне не бархат, не атлас, не отводи в смущенье глаз –
Почетно рубище мое, горжусь я тем, что гол и бос.
Ты похвалялась пред людьми: “Гроша не дам я за Джами!”
Что ж, цену самому себе узнать мне с грустью довелось.

* * *

Пришла весна, а ты в пути, ты не со мной по-прежнему,
Смеется сад, мои ж глаза полны росой по-прежнему.
Пусть веткам роз уж не грозит студеный зимний ветер,
Но их цветам мой горький вздох грозит бедой по-прежнему.
Пусть на кустах свежа листва, – что мне за радость в этом?
Тебя, о деревце мое, я жду с тоской по-прежнему
Откуда этот аромат? Ведь нет желанной розы.
Когда же будешь ты в саду гулять весной по-прежнему?
Что кипарис и роза мне? О стане-кипарисе
И о ланитах-розах я томлюсь душой по-прежнему
Пусть не любуются глаза пионом и нарциссом, –
Свет и отраду глаз моих я жду домой по-прежнему.
Среди смеющихся цветов Джами – тюльпан багряный:
Он тонет в собственной крови, он пленник твой по-прежнему.

* * *

Меч обнажи, палач разлуки! Доколь мне, словно уголь, тлеть?
Как жить мне без нее мгновенье? Сто раз мне легче умереть.
Лети гонцом к ней, ветер утра! Неси мою живую душу!
Как телу без души, без милой мне здесь безжизненно хладеть.
Сама душа Ширин прекрасной, еще не зная мук разлуки,
Что знает о беде Фархада, кому весь век в труде кипеть?
Еще не вижу розоликой, но все шипы мне в грудь вонзились,
Зачем зовешь меня, садовник, коль розы нет – кому мне петь?
Зачем, о милый собеседник, ты просишь у меня рассказа?
Язык мой говорить не может, как попугай, попавший в сеть.
И пусть моим гореньем ярким озарены все страны света!
Я плачу, как свеча, пылая, я осужден дотла сгореть.
Джами погиб в разлуке с милой... Эй, смерть, разграбь остатки жизни!
И пусть слова его взывают, звеня, как серебро и медь.

* * * Что видел в мире этот шейх, укрывшийся в своем дому, Отрекшийся от нужд людских, себе лишь нужный самому? Он сам живую с миром связь, как пуповину, перегрыз И, словно шелковичный червь, ушел в свой кокон – чужд всему Зачем, живой среди живых, бежит он от людских тревог? От всех избавясь, от себя – куда уйти? В какую тьму? Он в зрелости, исполнен сил, достойных дел не совершил. Ты, как неверному, ему не доверяйся потому... Ведь он верблюжьих бубенцов не слышал средь степных песков. Ты, внемля проповедь его, не верь и слову одному. Влюбленный в ложный внешний блеск, он груду раковин купил, Бесценный жемчуг свой за них отдав неведомо кому. Джами, не спрашивай его о чаше истинной любви, – Из чаши той не довелось и полглотка отпить ему.

home

ИЗ “КНИГИ МУДРОСТИ ИСКАНДАРА”

© 2000-2001 Jamshed Dodkhoyev
You may use any part presented herein for non-commercial purposes only, on the condition of giving full credit to the author and to this home page, including a hyperlink, if you wish to use these material over the Internet.